Конечно это не воспоминание о будущем, а воспоминание о прошлом, но ракетная техника предназначалась не только для достижения космического пространства.

Наступило 1 марта, решительный день. Царская карета промчалась по Невскому проспекту и вдруг свернула вместо Малой на соседнюю, Большую Садовую. Вся надежда теперь была на метальщиков.

Они встретили царскую карету на Екатерининском канале. Когда в сопровождении казаков карета поравнялась с молодым человеком в полушубке, тот поднял над головой белый свёрток и кинул его вперёд. Прогремел взрыв. Взметнулось облако дыма, полетели щепки, клочья одежды. Царь уцелел чудом. Он вылез из разбитой кареты, но успел сделать лишь несколько шагов, как под ноги ему полетела вторая бомба...

И мина, заложенная в подкопе, и бомба, сразившая царя, были изготовлены революционером Николаем Кибальчичем. Полиции удалось это установить довольно быстро. Кибальчича арестовали, его ждала смертная казнь. В тюремной камере он попросил чернила, перо и бумагу. Ему принесли всё. Думали — будет писать прошение о помиловании. А Кибальчича занимали совсем другие мысли. Он обдумывал проект летательного аппарата.

................................
Николай Иванович Кибальчич......................Управляемый ракетный летательный аппарат Кибальчича

«Находясь в заключении, за несколько дней до своей смерти, я пишу этот проект. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моём ужасном положении». Так начиналось последнее письмо отважного революционера. Ещё не существовало самолётов, первые дирижабли могли летать лишь в тихую погоду, и только воздушные шары уже уверенно держались в воздухе, а Кибальчич писал о реактивном аппарате, ракете, предназначенной для полёта человека. Уж кто-кто, а он знал силу взрывчатых веществ. Они должны двигать его летательную машину.

Свой аппарат Николай Иванович называл «воздухоплавательным». О космосе, о межпланетных полётах в проекте ничего не говорилось, и думал ли Кибальчич о путешествиях в безвоздушном космическом пространстве, неизвестно. В рукописи — одна просьба: как можно скорее показать проект учёным. Кибальчич писал: «Если же моя идея после тщательного обсуждения учёными-специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству. Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью».

Ответа он не дождался. 3 апреля 1881 года на Семёновском плацу в Петербурге Кибальчича казнили. Проект ракетного аппарата царские чиновники упрятали подальше, в секретный архив, и только после революции нашлись эти листки, исписанные мелким и быстрым почерком.
Геннадий Черненко
"А ВСЁ-ТАКИ ПОЛЕТИМ!"

Инж. Л. ВОРОНЦОВ "Техника-молодежи" №5/6-1944

За последнее время иностранная печать уделяет много внимания конструкции самолета нового типа английского изобретателя полковника Франка Уиттля. Первое сообщение об этом самолете-ракетопллне было сделано 6 января 1944 года в Вашингтоне. До этого момента английская, и американская печать не обмолвилась ни одним словом о том, что в Англия и США производились опыты с ракетным двигателем. В течение длительного времени эти эксперименты составляли тайну.

Что представляет собой самолет Уиттля? С внешней стороны он резко отличается от привычных нам машин прежде всего в своей носовой части. У него отсутствует пропеллер. Это означает, что описываемый самолет — принципиально новый летательный аппарат. Обычные самолеты, независимо от степени их совершенствования, приводятся в движение пропеллером, ввинчивающимся в воздух. Нового типа аппарат несется в воздухе посредством отталкивания газов. Это позволяет его называть ракетопланом.

Уже один факт появления ракетоплана в воздухе является выдающимся событием в технике.

Что еще можно сказать о внешних особенностях ракетоплана? Описывая впечатление очевидцев, газета «Британский союзник» указывает, что приближение ракетоплана «характеризовалось воем, который все нарастал, пока наконец не стал похож на звук закипающего гигантского чайника. Когда самолет был уже над головой, к этому визжащему звуку прибавилось гудение мотора».

Обычного авиационного мотора на ракетоплане нет. Его двигатель — ракетная установка. По этому поводу английский авиационный журнал «Флайт» указывает:

«В ракетоплане силовая установка состоит в основном из воздушного компрессора, приводимого в движение турбиной на отработанных газах (не паровой). Эта комбинированная установка создает ток воздуха и газа, выбрасываемого с большой скоростью из дюзы на хвосте самолета. Толчок назад этой струи горячего воздуха создает обратный реактивный толчок всей машине и продвигает ее вперед.

Рабочей средой здесь является воздух, засасываемый из атмосферы, сжимаемый и проходящий в камеру сгорания. Сюда непрерывно впрыскивается жидкое горючее, которое, сгорая, нагревает и расширяет воздух. Из камеры сгорания эта горячая газовая смесь распространяется по турбине, создавая, таким образом, энергию, которую можно использовать для работы компрессора. Турбина и компрессор сидят на общем валу и вращаются с огромной скоростью — свыше 10 000 об/мин.

Из турбины воздушно-газовая струя выбрасывается в атмосферу через упомянутую уже хвостовую дюзу».

Эти подробности о ракетном двигателе представляют существенный интерес, однако они не исчерпывают всех вопросов,связанных с эксплоатационными качествами ракетоплана. Необходимо в первую очередь отметить, что реактивный самолет хорошо может двигаться на значительной высоте, в разряженном воздухе стратосферы. При этом такой самолет сможет развивать весьма большую скорость. Однако при старте, когда скорость самолета еще невелика, реактивный движитель самолета будет работать с очень малым коэфициентом полезного действия, и взлет реактивного самолета будет весьма затруднен. Возможно, что для старта реактивных самолетов должны применяться какие-либо особые катапульты или иные приспособления.

Далее, необходимо учесть, что даже при наиболее благоприятных условиях реактивный движитель самолета должен иметь коэфициент полезного действия заметно меньший, чем у обычной винтомоторной группы.

Это приводит к необходимости иметь у реактивного самолета более значительный запас горючего, чем обычно, что должно ограничивать его радиус действия.

Наконец, весьма существенные трудности связаны с распределением внутреннего оборудования реактивных самолетов, так как через фюзеляж должна проходить труба, через которую всасывается воздух и выбрасываются назад продукты горения.

Вот немногие примеры важных проблем, которые еще не освещены заграничной печатью и возможность рационального решения которых остается неясной.

Поэтому окончательную оценку действительного значения реактивных самолетов следует считать пока преждевременной.

Этот вывод не входит в противоречие с заключениями некоторых заграничных авторитетных экспертов. Так, известиый английский специалист по ракетоплаваншо Джеффри Смит в своей статье, опубликованной английской печатью, указывает: «Само собой разумеется, самолеты с реактивными двигателями сейчас находятся еще в ранней стадии своего развития. В то же время не может быть сомнения и в том, что в этой области, как и в других областях научно-технического прогресса, дальнейшее усовершенствование нового двигателя будет происходить по мере накопления обширного практического опыта. Многие выдающиеся научно-технические умы Англии, Америки, а также других стран поглощены проблемой реактивного движения.

Здесь уместно вспомнить, что в свое время зарубежная печать сообщала о разрешении проблемы ракетоплана в Италии. В августе 1943 года итальянская машина ракетной конструкции Каминин-Капрони совершила десятиминутный полет с аэродрома в Милане. Однако дальнейших сообщений о развитии и совершенствовании экспериментальных образцов реактивных машин не было. Видимо, итальянские попытки создать ракетоплан потерпели неудачу. Однако нет сомнения, что английская конструкция ракетоплана является крупным шагом, вперед на пути развития авиации нового типа. Попытки промышленного освоения ракетоплана, ряд успешных полетов некоторых опытных машин свидетельствуют о замечательных достижениях английской и американской конструкторской мысли.

Рисунок, заимствованный из английского журнала «Флайт», изображает схему двигателя реактивного действия. Такого типа двигатель установлен на английском ракетоплане.

А знаете ли вы, что проект ракетоплана был разработан нашим соотечественником Н. И Кибальчичем более 60 лет назад?

В журнале «Былое» (апрель-май 1918 года) впервые был опубликован проект летательного аппарата Н. И. Кибальчича. Этот проект в течение 36 лет находился в архиве департамента полиции в конверте при «Деле о 1 марта», то есть об убийстве народовольцами Александра II 1 марта 1881 года.

Так выглядел бы аппарат Кибальчича в полете... (Рисунок художника К. Арцеулова)

В начале своего проекта осужденный по этому делу Н. И. Кибальчич говорит: «Находясь в заключении, за несколько дней до своей смерти я пишу этот проект. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении.

Если моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству. Я спокойно тогда встречу смерть, зная что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своею жизнью. Поэтому я умоляю тех ученых, которые будут рассматривать мой проект, отнестись к нему как можно серьезнее и добросовестнее и дать мне на него ответ как можно скорее».

Кибальчичу сказали, что его проект передали на рассмотрение ученых. В действительности же осужденный был обманут, — он не дождался ответа.

31 марта, то есть за два дня до казни Кибальчич подает заявление на имя министра внутренних дел с просьбой разрешить ему свидание с каким-либо из членов технического комитета, куда якобы был передан его проект.

Эта просьба была оставлена без ответа и 3 апреля 1881 года Кибальчича казнили.

Сущность своего проекта Кибальчич излагает так: «В мыслях о воздухоплавательной машине я прежде всего остановился на вопросе: какая сила должна быть употреблена, чтобы привести в движение такую машину... Такой силой, по моему мнению, является медленно горящие взрывчатые вещества.

Схема летательного аппарата Кибальчича.

В самом деле, при горении взрывчатых веществ образуется, более или менее быстро, большое количество газов, обладающих в момент образования громадной энергией. Я не помню в точности, какую работу, если выразить ее в килограммометрах, производит воспламенение 1 фунта пороха, но, если не ошибаюсь, 1 фунт пороха, будучи взорван в земле, может выбросить землянуую глыбу, весящую 40 пудов. Словом, никакие другие вещества в природе не обладают способностью развивать в короткий промежуток столько энергии, как взрывчатые ...

Но каким образом можно применить энергию газов, образующихся при воспламенении взрывчатых веществ, к какой-либо продолжительной работе? Это возможно только при том условии, если громадная энергия взрывчатых веществ будет образовываться не сразу, а в течение более или менее продолжительного промежутка времени».

Исходя из этих положений, Кибальчич предлагает следующую схему проекта «летательного аппарата» (см. рисунок).

«В цилиндре А, имеющем в нижнем дне два отверстия С, устанавливается по оси пороховая свечка К (так я буду называть цилиндрики из прессованного пороха). Цилиндр А посредством стоек прикреплен к средней части платформы Р, на которой должен стоять воздухоплаватель... Представим теперь, что свечка К зажжена. Через очень короткий промежуток цилиндр А наполняется горячими газами, часть которых давит на верхнее дно цилиндра, и если это давление превосходит вес цилиндра, платформы и воздухоплавателя, то прибор должен подняться вверх».

Под проектом Н. И. Кибальчича стоит дата: «1881 года 23 марта». И за ним должен быть установлен приоритет в идее применения реактивных двигателей к воздухоплаванию.

Следует указать, что расчет Кибальчича был не совсем правилен: летательный аппарат, построенный по его проекту, приводился бы в движение не давлением газов на переднюю стенку цилиндра А, потому что газы давят во все стороны равномерно. Струя газов, вырывающаяся через отверстие создает разность давлений на верхнюю и нижнюю стенки цилиндра в результате чего получается так называемый ракетный или реактивный тип двигателя.

Дальнейшая теоретическая разработка ракетоплавания принадлежит русскому ученому Циолковскому, труды которого вдохновили целую плеяду талантливых конструкторов.

Анастасия Нарышкина

«1 марта 1881 года, в воскресенье, в третьем часу пополудни в С.-Петербурге, на набережной Екатерининского канала, против сада Михайловского дворца, совершилось величайшее злодеяние, жертвою которого пал Его Императорское Величество Государь Император Александр Николаевич». Так об этом событии напишут в обвинительном заключении, которое огласит на суде прокурор Муравьев.
Что за злодеяние произойдет в столице 1 марта по старому стилю?
Можно сказать, что группа террористов подорвет царя-реформатора. А можно, что прогрессивная часть общества, лишенная возможности действовать парламентскими методами, с успехом возьмется за непарламентские.
В любом случае это будет большая человеческая трагедия.
Итак, 1 марта император с небольшой свитой поедет там, где сегодня стоит храм Спаса на Крови. Императора будут ждать. 19-летний Рысаков кинет под карету метательный снаряд, раздастся взрыв, Рысаков побежит, его схватят. «Что с государем?» — крикнет какой-то подпоручик. «Слава Богу, я уцелел»,— ответит император. «Еще слава ли Богу!» — задыхаясь, закричит Рысаков.
И тут свою бомбу метнет Гриневицкий.
Когда дым рассеется, царь будет сидеть, прислонившись спиной к решетке канала. Ноги его будут раздроблены, и с них будет свисать мясо. В 15.35 он умрет во дворце. Можно только догадываться, что переживет царская семья, увидев его окровавленное лицо и голые кости на месте ног.
Тяжело раненный Гриневицкий умрет в госпитале спустя восемь часов. На минуту он придет в сознание и на вопрос о его имени ответит: «Не знаю».
К моменту покушения Андрей Желябов, один из его организаторов, уже будет взят полицией — его арестуют 27 февраля. Руководство делом перейдет к Перовской, и, поскольку Желябов никого не выдаст, покушение состоится.
Можно догадываться, что переживет Перовская в эти несколько дней между арестом Андрея и покушением. Они любили друг друга.
28 февраля Перовская выйдет в лавку за тесьмой на платье. В квартиру, где жили они с Желябовым, она уже не вернется. Когда за ней придут 1 марта, квартира будет пуста. Перовскую возьмут 10-го, на Невском.
3 марта на конспиративной квартире схватят Гесю Гельфман. Николай Саблин успеет застрелиться. При обыске у них найдут метательные снаряды и все необходимое для их производства в домашних условиях. 3 же марта арестуют Тимофея Михайлова, он будет отстреливаться и ранит городового.
20 марта последним из всех полиция возьмет Николая Кибальчича по прозвищу Техник. Это он готовил метательные снаряды и для 1 марта, и для предыдущих, неудачных покушений на царя. В камере Кибальчич откажется от защиты и не станет читать материалы дела. Ему некогда. Его все равно повесят, а ему еще надо закончить проект воздухоплавательного прибора с двигателем наподобие реактивного. Пока ему не дадут бумаги, он будет чертить на стене.
И что бы ему, Кибальчичу, не заниматься всю жизнь любимым двигателем, спрашиваем мы себя, чего ему не работалось, зачем ему это все — царь, подкопы, взрывчатка, кровища?
Ах, это был мирный человек, верящий в прогресс. Когда-то, в прошлой жизни, до первой посадки.
«Для России железные дороги — теперь самый насущный, самый жизненный вопрос. Покроется Россия частой и непрерывной сетью железных дорог, и мы процветем. <....> — Вот почему я поступаю в Институт инженеров путей сообщения, чтобы быть потом строителем железных дорог, чтобы иметь потом право сказать, когда расцветет наша страна: „И моего тут капля меда есть!“»
Но не строить Кибальчичу железных дорог. Первый раз его посадят за то, что он «передал недозволенную книжку одному крестьянину в Киевской губернии».
Из тюрьмы этот мирный сторонник социалистических идей выйдет убежденным террористом. «Даю слово, что все мое время, все мои силы я употреблю на служение революции посредством террора. Я займусь такой наукой, которая помогла бы мне и товарищам приложить свои силы самым выгодным для революции образом». Сказано — сделано. Второй раз Кибальчича посадят за участие в убийстве царя. Что произошло с ним в тюрьме? Да очень простая вещь: он убедился, что порядочный человек в России лишен возможности влиять на жизнь своей страны. Значит?.. «Террор — ужасная вещь,— писал Кравчинский, лично заколовший шефа жандармов Мезенцева,— есть только одна вещь хуже террора: это безропотно сносить насилие».
3 апреля Рысакова, Желябова, Перовскую, Михайлова и Кибальчича повесят. Их оденут во все казенное: мужчин — в полушубки и черные арестантские армяки, Перовскую — в тиковое платье и черную арестантскую шинель. Спиной к лошади их посадят на две позорные черные колесницы, прикрутят к ним ремнями и повезут через город, через толпы народа по Шпалерной, на Семеновский плац. Будет сиять ослепительное весеннее солнце, на плацу будут поблескивать лужи. Осужденных снимут с колесниц и привяжут к позорным столбам, чтобы зачитать приговор. Затем их подведут к эшафоту, наденут на них белые саваны с прорезями ниже шеи и начнут вешать по одному. Перед смертью они расцелуются на прощание. Только непримиримая Перовская отвернется от Рысакова — на допросах он выдавал своих. Остальные, должно быть, его простят.
Петля Михайлова, большого и тяжелого, оборвется дважды, и тот рухнет с двух с половиной аршин высоты на доски эшафота. Народ вздохнет, заропщет, но не шевельнется. После первого раза Михайлов поднимется сам, и его под руки поведут по ступенькам обратно. После второго раза его туда понесут на руках. Вешая его в третий раз, палач заметит, что петля опять перетирается, и накинет на шею Михайлова свободную, шестую петлю, предназначавшуюся для Геси Гельфман. Ее должны будут повесить после рождения ее ребенка, но она умрет родами.

Иностранный журналист потом напишет: «Я присутствовал на дюжине казней на Востоке, но никогда не видал подобной живодерни».

В тот же день их закопают в дальнем углу на Преображенском кладбище, в общей яме, в черных, дурно сколоченных ящиках. Ящик Перовской разломается, и смотритель кладбища навсегда запомнит ее тиковое платье и ватную кофту.
В июле 1881 года будет ранен 20-й президент США Джеймс Гарфилд. В сентябре он умрет от ран, после чего исполнительный комитет «Народной воли» устами Степняка-Кравчинского даст такую оценку политическим убийствам: «В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей, – в такой стране политическое убийство как средство борьбы есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей».
К этому времени и Александр II, и те пятеро будут уже несколько месяцев как мертвы.
Александр II вошел в русскую историю и как освободитель, и как вешатель. Первое название он получил за отмену крепостного права, второе — за внутреннюю политику.
«Александр II является олицетворением деспотизма лицемерного, трусливо-кровожадного и всерастлевающего. Царствование Александра II с начала до конца — ложь, где пресловутое освобождение крестьян кончается Маковским циркуляром, а разные правды, милости и свободы — военной диктатурой и виселицами. <…>…,— писал исполнительный комитет „Народной воли“ в 1879 году, после неудачного покушения на царя. — Александр II — главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств. 14 казней тяготеют на его совести, сотни замученных и тысячи страдальцев вопиют об отмщении. Он заслуживает смертной казни за всю кровь, им пролитую, за все муки, им созданные. Он заслуживает смертной казни».
К смертной казни народовольцы шли долго. «Убийство — вещь ужасная,— писал Кравчинский в августе 1878-го.— Только в минуту сильнейшего аффекта… человек, не будучи извергом и выродком человечества, может лишить жизни себе подобного». И дальше он объясняет, почему народники взялись за оружие. «Молчит печать. Молчит общество. Мы, социалисты, отданы на съедение жандармам. Они делают с нами все, что им угодно. Пусть же ответит нам всякий честный, порядочный человек, что же остается нам делать? … Нас ждет впереди суд. Но разве существуют для нас какие-нибудь гарантии против жандармского произвола? Разве есть над жандармами суд? Что же нам остается, как не защищать с оружием в руках свою жизнь и свободу против жандармов, являющихся к нам с обыском, как мы защищаем ее против разбойников, нападающих на нас на большой дороге?»
И что возразишь? Начинали-то они как мирные агитаторы. Ходили в народ, фельдшерствовали, учительствовали. Разговаривали. Но за разговоры правительство ломало людям жизнь.
«Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» (от 1845 года) гласило: «Изобличенные в составлении и распространении письменных или печатных сочинений или изображений с целью возбудить неуважение к Верховной власти, или же к личным качествам Государя, или к управлению Его государством, приговариваются <...> к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу в крепостях на время от десяти до двенадцати лет. Участвовавшие в составлении или злоумышленном распространении таких сочинений или изображений подвергаются тому же наказанию. Виновные в составлении сочинений или изображений сего рода, но не изобличенные в злоумышленном распространении оных, приговариваются за сие <...> к заключению в крепости на время от двух до четырех лет. За составление и распространение письменных или печатных сочинений и за произнесение публично речей, в коих, хотя и без прямого и явного возбуждения к восстанию против Верховной власти, усиливаются оспаривать или подвергать сомнению неприкосновенность прав ее или же дерзостно порицать установленный законами образ правления, или порядок наследия Престола, виновные в том подвергаются лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу на заводах на время от четырех до шести лет».
Любая инициатива снизу была наказуема. И вот нашлись люди, которые не могли переносить такое положение дел. Лгут те, кто называет их прирожденными убийцами. Дочь губернатора Перовская ушла из дома, выучилась на народную учительницу, учительствовала в деревнях, преподавала рабочим, потом работала фельдшером в симферопольской земской больнице.

И что же в ответ? Аресты.

«Смерч правительственных репрессий против мирных пропагандистов 1874–1878 гг.,— пишет историк Николай Троицкий,— десятки политических процессов тех лет с приговорами по 10–15 лет каторги за печатное и устное слово, наконец — 16 смертных казней только в 1879 г. за недоказанную „принадлежность к преступному сообществу“, „имение у себя“ революционных прокламаций, передачу собственных денег в революционную казну и т. д.— все это заставляло прибегать к насилию (хотя бы в целях самозащиты) даже людей, казалось, органически не способных по своим душевным качествам на какое-либо насилие». Вот что сказал об этом со скамьи подсудимых перед оглашением ему смертного приговора народоволец А. А. Квятковский: «Чтобы сделаться тигром, не надо быть им по природе. Бывают такие общественные состояния, когда агнцы становятся ими». Или вот что писал Александр Михайлов, партийная кличка „Дворник“ (он умрет в тюрьме): «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки».
А ведь мог бы руководствоваться принципом: если человеку зажимают рот, тот сидит и молчит себе в тряпочку.
«Сначала я, как и другие революционеры, смотрел на террористические факты как на действия самозащиты партии против жестокостей правительства, как на выражения мести за преследования социалистов,— писал Кибальчич перед казнью.— Позднее террористическая деятельность в глазах партии, и в том числе и меня, стала представляться не только как средство для наказания начальствующих лиц за их преследования социалистов, но и как орудие борьбы для достижения политического и экономического освобождения народа».
Что он имел в виду? Как убийство царя могло послужить делу освобождения народа? Ну хотя бы так: новый царь, поняв, с какой грозной силой он имеет дело, испугается (или задумается) и даст полузадушенной стране политические свободы. Каковы были требования «Народной воли», можно узнать из письма исполнительного комитета, которое Александр III получит 10 марта 1881 года. Они очень просты. Общая амнистия по всем политическим преступлениям прошлого времени, «так как это были не преступления, но исполнение гражданского долга». Созыв представителей от всего русского народа для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни и переделки их сообразно с народными желаниями. Депутаты посылаются от всех классов и сословий безразлично и пропорционально числу жителей. Свободная избирательная агитация. До решения народного собрания — полная свобода печати, слова, сходок, избирательных программ.
Мы знаем, что Александр III, человек весьма недалекий, в ответ завинтит гайки еще туже.

За день до своей смерти Кибальчич тоже напишет тому же Александру III. Последовательно и занудно — технарь он и есть технарь — он будет убеждать помазанника Божия, что преследовать людей за убеждения и за пропаганду идей свободы — вредно для страны. Если забыть о некоей старомодности слога, то текст сочинен как будто сегодня. Заканчивается он так:

«Ваше Величество! … Возможны лишь два средства выхода из настоящего положения: или поголовное истребление всех террористов, или свобода, которая является лучшим средством против насилия. Но истребить всех террористов немыслимо, потому что ряды их постоянно пополнялись свежими силами, готовыми на всякое самопожертвование для целей партии. Остается лишь путь свободы».

Фантазией больного воображения назовет это письмо Александр III.

Спустя шесть лет, 1 марта 1887 года, несколько студентов будут схвачены за подготовку покушения на него. 7 марта пятеро будут повешены, и среди них — Александр Ульянов.

Дальше будет чудовищный террор эсеров, знаменитое «мы пойдем другим путем»… и все мы знаем что.

А пока все тихо. Желябов дома, читает, Перовская стряпает. Горит лампа. В круге света руки Кибальчича. Он что-то мастерит, и никто ему не мешает.

Статья Ил. Полтавского, "Изобретатель" №4-1929

Путь изобретателя во все времена и у всех народов требовал героизма.
Наиболее типичную и яркую фигуру русского изобретателя-революционера в царские дни представляет Н. И. Кибальчич, один из тех, кого исполнительный комитет Народной Воли вместе с Желябовым и Перовской послал на дело 1 марта 1881 года.
В наши дни кажется очевидным, что путь революции — это не единоличный террор, а массовое восстание. Но в далекие дни Народной Воли даже и наиболее проницательные кз революционеров считали казнь царя крупнейшим революционным достижением.
Впервые на жизнь и смерть схватились между собой в те дни два лагеря: один — самодержавие — располагал бесчисленными силами, гигантским государственным аппаратом; другой — представлял собой крошечную горсть людей, обладавших только беззаветной преданностью революции.
Победили в этой схватке революционеры. Не дешево досталась эта победа. Одно покушение за другим организуется на всесильного самодержца. Число покушений дошло уже до семи. Уже 21 виселица выросла в результате провалов. Но группа Желябова, в которой выступает Н. И. Кибальчич, снова берется за дело, — и вот прозвучал на всю Россию взрыв.
1 марта. Залитые кровью клочья разорванного мяса — это все, что осталось от самодержца всероссийского.
«Тот, кто не пережил с нами периода после 1 марта, — взволнованно рассказывает в своих «Воспоминаниях» поныне здравствующая Вера Фигнер, — тот никогда не составит себе понятия о всем значении этого события для революционной партии. Когда я в то утро вошла к друзьям, которые еще ничего не подозревали, то от волнения едва могла выговорить, что царь убит. Я плакала, как и многие другие: тяжелый кошмар, давивший молодую Россию, был прерван. Ужасы тюрьмы и ссылки, насилия и жестокости над сотнями тысяч наших единомышленников, кровь наших мучеников, — все искупала эта минута, эта пролитая нами царская кровь!»
Н. И. Кибальчич, чья изобретательность создала метательные снаряды, взорвавшие самодержца, — техник, химик, ученый. Это — фанатик изобретательского дела. Единственное, что дорого и важно ему, это — его чертежи, его колбы и реторты, его лаборатория. «Ту изобретательность, которую я проявил по отношению к метательным снарядам, — говорит на суде Кибальчич, — я, конечно, с радостью употребил бы на изучение производств, на улучшение способа обработки земли, на устройство новых машин!..»
Изобретательство — это главная, основная, единственная страсть Кибальчича. Но пока существует самодержавие — какое бы то ни было изобретательство безнадежно. «Россия, — говорит Кибальчич, — обратилась бы в стоячее болото, если бы в ней не появились люди, с самоотвержением заявляющие свой протест. Без этого для России наступила бы нравственная смерть»,
Соловьем заливается на процессе первомартовцев экзаменующийся на злобу и резвость молодой прокурор, в будущем — министр юстиции, Н. В. Муравьев: «Язва революции — это язва неорганическая! — уверяет он: — Это недуг наносный, пришлый, преходящий, русскому уму не свойственный, русскому чувству противный. Социализм вырос на Западе, у нас ему неоткуда взяться. Многомиллионная масса русского народа никогда не поймет социалистических идей».
«Революционеры, — продолжает прокурор, требуя виселицы для подсудимых, — это люди, растерявшие остатки здравого смысла, совести, человечности, стыда. Людьми отвергнутые, отечеством проклятые, пусть они умрут и дадут всевышнему богу ответ в своих злодеяниях. Их кровавые замыслы и злодейства разобьются о верную русскую грудь!»
Подсудимые уже чувствуют веревку на своей шее, но пышная речь прокурора вызывает улыбку на их устах. Они смеются, смертники на скамье подсудимых.
— Так и должно быть, — гремит обиженный прокурор: — Ведь когда люди плачут — Желябовы смеються!
Первомартовцы на суде не пытаются уменьшить своей роли. Каждый из них четко и гордо подчеркивает свои революционные заслуги: «Я участвовал в покушениях на царя и под Москвой, и в Александровске, и под Одессой, — заявляет Н. И. Кибальчич: — Всякий раз, когда являлась надобность приготовлять динамит, я участвовал в этом».
Это вовсе не бравада, не демонстрация. Такие черты не в характере Кибальчича. Он — флегматичен. Говорит он всегда медленно, «как будто по складам», и мало, но уж то, что скажет, — сказано по-настоящему и навсегда.
Какой-то особенной искренностью, правдивостью отличается эта хрустальная душа. Кибальчич необычайно доверчив. Всех без исключения считает он хорошими людьми. Ему и в голову не приходит, что его могут обмануть.
Кибальчич никогда не знал личной жизни, личного счастья. По его словам, он «никогда не ощущал в этом потребности». Женщин он не знает: «Все они любят, чтобы ими занимались и ухаживали за ними», — медленно, с расстановкой, объясняет Кибальчич, — «я не понимаю. Да и времени у меня на это нет.»

Чертежи Н. Кибальчича к изобретенному им воздухоплавательному прибору
(Из материалов Центрархива)

Все интересы Кибальчича целиком отданы его изобретательским идеям. Воистину, только самодержавие и могло из этого человека сделать террориста. И после того, как его арестовали, он по-прежнему занят своими чертежами. Он работает над проектом воздушной лодки. Дело срочное. Когда тюремщики отказывали в бумаге, Кибальчич принимался чертить прямо на стене тюремной камеры. Защитник его, В. Н. Герард, вспоминает: «Когда я явился к Кибальчичу в качестве его адвоката, меня поразило, что он интересуется не своим процессом, не ожидающей его судьбой, а только изыскания в области изобретенного им воздухоплавательного снаряда».
В деле покорения воздушной стихии Кибальчич оказался на много десятилетий впереди технической мысли своего времени. Но в практической жизни этот человек до крайности непрактичен и беспомощен. Геся Гельфман не может удержаться от хохота, рассказывая о Кибальчиче:
«Собралось как-то несколько наших, и все были голодны. Кибальчичу поручили принести съестного. После долгих поисков он умудрился принести ... красной смородины. Больше ничего так и не придумал.
Но этот беспомощный, отличающийся поразительной рассеянностью человек на суде проявляет совершенно исключительное мужество.
— Это я сделал все части метательных снарядов, которыми была взорвана карета царя, — заявляет он: — Изобретение устройства этих снарядов принадлежит также мне. Динамит и прочие взрывчатые вещества также сделаны мною.
Сообщая все эти подробности, обеспечивающие ему виселицу, Кибальчич спешит перейти к главному: «Я должен сделать заявление о своем воздухоплавательном аппарате» — настаивает он во время судебного процесса. Об этом говорит он и в своем последнем слове. Только об этом, о своем изобретении заботится он и после произнесения смертного приговора, в ожидании казни: «Мой проект, в подробном изложении, с рисунками и вычислениями, находится у моего защитника. Прошу командировать в мою камеру кого-либо из членов технического комитета, чтобы я мог объяснить ему все подробности моего воздухоплавательного аппарата.
«Оставить без последствий», — гласит резолюция министра внутренних дел на этом предсмертном прошении Кибальчича. Царское правительство решило, что как бы ценно и значительно ни было «изобретение государственного преступника», оно, в случае передачи его на рассмотрение ученых может вызвать неуместные толки».
Неуместных толков сумели избежать. Изумительный проект Кибальчича со всеми чертежами запечатали казенной печатью, подшили к делу и так и оставили. Только после революции, через 35 лет, когда аэропланы и дирижабли уже бороздили воздух по всему свету, „Дело об изобретении Н.И. Кибальчича" была найдено в архиве департамента полиции.
Кибальчича повесили. Казнь первомартовцев была обставлена помпезно. Вопреки традиции, повешение производится среди бела дня, всенародно, на Семеновском плацу, в заранее назначенный день.
Высокие Колесницы, на которых везут осужденных сопровождаются оркестром музыки. На груди у каждого черная доска с надписью — «Цареубийца».

Неумолчно бьют барабаны, взвизгивают флейты. «Музыка эта, — рассказывает в своих «Воспоминаниях» Г. К. Градовский, — казалась каким-то адским призывом к позорному делу. — Спешите! Сбегайтесь смотреть, как мы, толпой, вооруженные, будем издеваться над беззащитными и станем всенародно душить их, не щадя и женщины, Софии Перовской. Редкое зрелище, пожалуйте! Не пропустите случая! Останетесь довольны!

Выкрашенный в черную краску эшафот окружен войсками. Вся площадь залита толпой. Многоликий, бесцветный обыватель пришел смотреть, как будут удавливать намыленной веревкой тех, кто умеет отдавать свою жизнь за революцию.
На особой платформе — «почетные места». Здесь не только сановники со своими дамами, но еще и члены посольских миссий, представители дипломатического корпуса. Так именно туземцы в Гонолулу и Тимбукту угощают «знатных иностранцев» занимательным зрелищем казни своих сограждан.
Вспоминать ли, как вешали Кибальчича? За полстолетия до этого, когда вешали декабристов, гнилые веревки порвались. «Э-эх, даже и повесить-то у нас в России не умеют!» — воскликнул, крепко выругавшись, сорвавшийся с петли С. Муравьев.
И теперь, во время казни первомартовцев, снова оказались гнилы казенные веревки. Четыре раза вешали несчастного Михайлова. Кибальчичу — повезло. «От быстрого и резкого выдергивания ступенек из-под ног и тяжести тела произошло повреждение шейных позвонков, и смерть была моментальной, без судорог», — говорит протокол о казни.
Казнь окончена. Почтеннейшая публика расходится по домам. У эшафота толпятся только «привилегированные», обладающие почетными билетами сановники, кавалергарды и члены дипломатического корпуса. Они стараются добыть у палача свежий кусок веревки от повешенного: «в карты очень с этаким амулетом везет!»
Они живы и в наши дни, образы казненных. Память о них не умрет.
— Русские народолюбцы не всегда действовали метательными снарядами, — говорили они о себе на суде: — И в нашей деятельности была юность розовая, мечтательная.
Обаятельные образы Н. И. Кибальчича и его сотоварищей относятся к этому именно периоду «розовой мечтательной юности» русской революции. Наивность тех дней была так велика, что Кибальчич, напр., в дни перед казнью оставил на время работу над своим изобретением для того, чтобы обратиться к сыну Александра II, убитого сделанной им бомбой. Предсмертное письмо Кибальчича царю Александру III написано отнюдь не во имя личных интересов. Его задача — объяснить царю положение, убедить его. Как будто можно было в чем-нибудь убедить лютого врага! Нужно навсегда оставить систему преследования за пропаганду социалистических идей, — пишет здесь Кибальчич. — Социальная партия, вместо разрушительной работы, принялась бы тогда за мирную созидательную деятельность».
«Фантазия больного воображения» — гласит резолюция Александра III на этом письме Кибальчича: «Видна во всем фальшивая точка зрения, на которой стоят эти социалисты, жалкие сыны отечества».
Давно миновала «розовая, мечтательная юность» революции. Не путем «убеждения», а героической борьбой добились новые поколения возможности взяться за созидательную работу, И эта творческая созидательная деятельность революции в наши дни требует не меньшего героизма, чем борьба с самодержавием во дни первомартовцев.

Советской стране, чтобы догнать и опередить капиталистические страны, нужна мобилизация всех сил коллективного, массового гения народа.

Изобретательство, которому так страстно отдавал свои силы Кибальчич, сделалось в наши дни явлением массовым.
Оно преследует реальные, практические цели, наше изобретательство. Но в основе своей оно насыщено тем же героизмом, яркий образец которого представлял Н. Кибальчич в эпоху «розовой, мечтательной юности» русской революции.

Космонавты Сталина. Межпланетный прорыв Советской Империи

Николай Иванович Кибальчич родился в местечке Корон Кролевецкого уезда Черниговской губернии в 1853 году. Пользуясь привилегиями сына священника, он учился в Новгород-Северской духовной семинарии, но затем перешел в гимназию. Николай находился в том сословном положении, которое позволяло ему получить высшее образование, но обрекало на полуголодную жизнь. Он понимал это и все-таки поехал в Петербург.

19 сентября 1871 года Кибальчича зачислили на первый курс Института инженеров путей сообщения имени Александра I. В этом учебном заведении преподавали выдающиеся ученые. И само по себе оно выделялось среди других учебных заведений новаторством предмета изучения: ведь пути сообщения подразумевали не только железнодорожный транспорт, но и другие направления в сфере перемещения людей и грузов. Впрочем, железные дороги и паровозы в 70-е годы XIX века все еще представлялись чем-то необыкновенным, творением из будущего. В тот год, когда Кибальчич поступал в институт, на 180 студенческих мест претендовали 304 человека.
Николай Иванович Кибальчич

Казалось бы, что еще нужно молодому человеку из «глубинки»? Однако Кибальчич инженером стать не захотел и ушел с третьего курса. В том же году он был зачислен студентом Медико-хирургической академии. Скорее всего, на решение поменять жизненный путь повлияли новые политические взгляды Кибальчича. Именно в это время он увлекся социальными проблемами, посещал кружки самообразования, читал политико-экономическую литературу, познакомился с идеями народников.

«Я бы ушел в народ и был до сих пор там, – будет говорит он на суде, вспоминая студенческий период своей жизни. – Цели, которые я ставил, были отчасти культурного характера, отчасти социалистического.»

Но для того, чтобы «уйти в народ», не нужно образование инженера-путейца, а вот знания врача очень могут пригодиться…

В итоге Кибальчич не стал ни инженером, ни врачом. Утопия звала, пленяла, требовала решительных действий. А тут еще неприятный инцидент, выявивший скрытую нелояльность Кибальчича по отношению к властям. Николай не был революционером, когда летом 1875 года поехал на каникулы к брату под Киев. Там он дал прочитать одному крестьянину запрещенную сказку публициста-народника Льва Тихомирова «О четырех братьях и их приключениях» (она известна также под названием «Где лучше?»).

Сюжет крамольной сказки таков.

…Неизвестно, когда именно, но не очень давно, неизвестно где, а только говорят, что в России-матушке, жили-были четыре брата: Иван и Степан, Демьян и Лука. Жили они в дремучем лесу и не знали, что делается на белом свете.

«А что, братцы, – сказал однажды Степан, – не выйти ли нам из лесу – людей посмотреть и себя показать, поискать лучшей жизни?»

Сказано – сделано. Иван взял путь на север, Степан – на юг, Демьян – на восток, а Лука – на запад. Сговорились встретиться в скором времени и если где-то отыщется такая жизнь, чтобы можно было «как сыр в масле кататься», отправиться туда всем вместе.

Получилось, однако, не совсем так, как замышляли братья. Иван на севере встретил крестьян, которых царь только что освободил от крепостного ига. Спросил он, хорошо ли им живется на свободе. И услышал ответ: «Освободили – иди, значит, куда хочешь: хоть в острог, хоть в Сибирь, хоть в могилу…» Иван заступился за мужиков, выступивших против старосты-грабителя. Его заковали в кандалы и за бунт отправили в Сибирь.

Такую же картину крестьянской жизни увидел в южной стороне второй брат – Степан. Он попытался поднять крестьян на восстание: «Коли царь не хочет либо не может ничего сделать, так, видно, самим за себя постоять следует…» И Степана в кандалы заковали.

Демьян на востоке работал на заводах, везде за свой труд получал гроши: «Трудись, как вол, живи, как собака, – всем такая доля.» Однажды он присоединился к забастовщикам, был схвачен и тоже отправлен в Сибирь.

Лука, самый младший брат, долго ходил по западной стороне. Решил посмотреть, как живут монахи, и поступил в монастырь. Там увидел, как святые отцы обирают мирян, сказал «слово богохульное» и был приговорен туда же – в Сибирь.

Так и потянулись все четыре брата по Владимирскому тракту в «края отдаленные.» Там судьба свела их в пересыльном остроге. Не нашли братья земли обетованной. «Исходили всю Русь-матушку и одно всюду видели: везде богатые грабят бедного, везде давят народ мироеды проклятые, дворяне, фабриканты и хозяева. Они держат рабочий люд в кабале, обирают до ниточки.»

Братья «изловчилися и ушли из-под стражи на волю» с твердой верой, что «ударит грозный час, пробудится народ, почует, в себе силу могучую, силу необоримую и раздавит он тогда всех грабителей, всех мучителей безжалостных… Все начальство с боярами, фабриканты и помещики, все монахи лицемерные – все получат воздаяние за грехи свои тяжелые. Всех их сотрет народ с лица земли и потом заживет припеваючи.»

С тех пор ходят братья по русской земле: на юге, на севере, на востоке, на западе, будят везде народ против лютых недругов…

Сказка, прямо скажем, не шедевр – слишком политизирована, чтобы оставаться просто намеком. Фактически это была революционная прокламация, призывавшая народ к восстанию против самодержавия. Многие пропагандисты-народники широко использовали ее для агитации. Власти, соответственно, рассматривали «Сказку» как сочинение противоправительственного характера, а те, кто ее распространял, считались государственными преступниками.

Книжка, переданная Кибальчичем крестьянам, в конце концов попала на стол к прокурору Киева. Следствие вышло на петербургскую квартиру Николая, где жандармы обнаружили две пачки нелегальной литературы.

Кибальчич был приговорен к месячному тюремному заключению, перед тем проведя в тюрьме… два года и восемь месяцев! И это, замечу, была обычная практика. О чем стоит помнить тем, кто нынче пытается обелить российский царизм, изображая его чуть ли не панацеей от всех социальных бед.

Естественно, отсидка не могла не повлиять на мировоззрение Кибальчича. В тюремную камеру вошел студент с либеральными взглядами, а вышел – боевик с радикальной программой. Он сам нашел связь с исполнительным комитетом партии «Народная воля» и сам предложил им изготовлять бомбы для совершения террористических актов.

13 марта 1881 года (по новому стилю) народовольцы убили царя Александра II. Суд, состоявшийся с 7 по 9 апреля 1881 года в Санкт-Петербурге, завершился вынесением смертного приговора всем шести обвиняемым.

Организатором группы был Александр Желябов, который во время суда не упускал ни малейшей возможности выступить с обличительной политической речью. Непосредственно в царя бомбы метали Рысаков и Гриневицкий. Участие же Кибальчича выразилось в том, что он изготовил бомбы и обучил боевиков пользоваться ими.

Кибальчич был арестован 29 марта 1881 года. Он снова оказался в камере – во внутренней тюрьме Петербургского жандармского управления, расположенной на набережной Фонтанки. Кибальчич, разумеется, понимал, что смертный приговор неизбежен. И понимание этого вернуло его душе покой. Напряжение последних дней схлынуло. Все, что Николай мог сделать для революции и наступления эры справедливости, он уже сделал – хватало времени посидеть, подумать, вспомнить прошлое и даже пофантазировать о будущем. Именно в камере смертников Кибальчич занимался тем делом, которому при другом развитии событий мог бы посвятить всю жизнь. Его эрудиция, его природные таланты, его познания в области транспорта и взрывчатых веществ соединились, чтобы произошел качественный скачок, и разночинец Николай Кибальчич сделал открытие, опередившее время.

Адвокат Герард в обращении к сенату рассказывал:

«Когда я явился к Кибальчичу, как назначенный ему защитник, меня прежде всего поразило, что он был занят совершенно иным делом, ничуть не касающимся настоящего процесса. Он был погружен в изыскание, которое он делал о каком-то воздухоплавательном снаряде; он жаждал, чтобы ему дали возможность написать свои математические изыскания об этом изобретении. Он написал их и представил по начальству…»

Эта записка ныне известна под названием «Проект воздухоплавательного прибора.» Ее приобщили к делу и положили в архив Департамента полиции.

Предложенный Кибальчичем «воздухоплавательный прибор» имел вид платформы с отверстием в центре. Над этим отверстием устанавливалась цилиндрическая «взрывная камера», в которую должны были подаваться «свечки» из прессованного пороха. Для зажигания пороховой свечки, а также для замены их без перерыва в горении Кибальчич предлагал сконструировать особые «автоматические механизмы.»

Машина сначала должна была набрать высоту, а потом перейти на горизонтальный полет, для чего «взрывную камеру» следовало наклонять в вертикальной плоскости. Скорость предполагалось регулировать размерами пороховых «свечек» или их количеством. Устойчивость аппарата при полете обеспечивалась продуманным размещением центра тяжести и «регуляторами движения в виде крыльев.» Мягкая посадка «воздухоплавательного прибора» должна была осуществляться простой заменой более мощных пороховых «свечек» на менее мощные.

Летательный аппарат Кибальчича принципиально был пригоден и для полетов в безвоздушном пространстве. Сам автор об этом не говорил. Он ставил перед собой более скромную задачу, что явствует даже из названия проекта – все же косность тогдашних представлений сковывала и его выдающийся ум.
«Воздухоплавательный прибор» Николая Кибальчича

Кроме того, проекту не хватало серьезной технической экспертизы. Кибальчич неоднократно обращался к властям, чтобы как можно скорее провести ее и получить мнение специалистов по этому вопросу:

«Находясь в заключении за несколько дней до своей смерти, я пишу этот проект. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении. Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству, я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью. Поэтому я умоляю тех ученых, которые будут рассматривать мой проект, отнестись к нему как можно серьезнее и добросовестнее и дать мне на него ответ как можно скорее…»

А вот письмо министру внутренних дел, написанное за три дня до казни:

«По распоряжению вашего сиятельства мой проект воздухоплавательного аппарата передан на рассмотрение технического комитета. Не можете ли, ваше сиятельство, сделать распоряжение о дозволении мне иметь свидание с кем-либо из членов комитета по поводу этого проекта не позже завтрашнего утра или, но крайней мере, получить письменный ответ экспертизы, рассматривавшей мой проект, тоже не позже завтрашнего дня…»

Не дождавшись экспертизы, изобретатель решил воспользоваться последним словом приговоренного, чтобы не дать похоронить проект в архиве:

«…По частному вопросу я имею сделать заявление на счет одной вещи, о которой уже говорил мой защитник. Я написал проект воздухоплавательного аппарата. Я полагаю, что этот аппарат вполне осуществим. Я представил подробное изложение этого проекта с рисунками и вычислениями, так как, вероятно, я уже не буду иметь возможности следить за его судьбой, и возможно предусмотреть такую случайность, что кто-нибудь воспользуется этим моим проектом, я теперь публично заявляю, что проект мой и эскиз его, составленный мною, находится у господина Герарда…»

И все же проект похоронили. Начальник Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов наложил на записку Кибальчича следующую резолюцию: «Давать это на рассмотрение ученых теперь едва ли будет своевременно и может вызвать только неуместные толки.» С этого момента ни один специалист не мог получить доступа к рукописи.

Слухи о каком-то необычайном открытии, сделанном цареубийцами, дошли до просвещенной Европы, вызвав пересуды.

Примерно через год после совершения казни в Лондоне вышла брошюра воспоминаний одного из друзей Кибальчича. Говорилось там и о его изобретении: «Что касается его проекта воздухоплавательной машины, то, если не ошибаюсь, он состоял в следующем: все ныне употребляемые двигатели (пар, электричество и т. д.) недостаточно сильны для того, чтобы направлять воздушные шары. Идея Кибальчича состояла, кажется, в том, чтобы заменить существующие двигатели каким-нибудь взрывчатым веществом, вводимым под поршень. Сама по себе эта идея, насколько мне известно, не нова; но здесь важны подробности: какое вещество вводится, при каких условиях и т. д.»

В этом высказывании причудливо переплелись правда и вымысел. Теперь-то мы знаем, что в проекте даже слов таких не было: «воздушный шар.» Кибальчич не приспосабливал ракету, подобно многим своим предшественникам, к существующим летательным аппаратам – он создал оригинальный ракетный корабль, использующий в качестве движителей твердотопливные ускорители. Однако власть предпочла вычеркнуть проект Кибальчича из истории. Мотивы были все те же: если в Европе этим никто не занимается, то и нам незачем.

Лишь в 1918 году в историческом журнале «Былое» профессор Николай Рынин, специализировавшийся на изучении вопросов реактивного движения, напишет:

"Мне не известно в точности, кем была изобретена ракета, по идее которой Кибальчичем был составлен его проект, и была ли кем-нибудь до Кибальчича предложена идея применения принципа ракеты к движению летательного аппарата.

По-видимому, еще Жюль Верн в одном из своих романов дает представление о воздушном корабле реактивного типа. По крайней мере, на этот роман есть ссылка в статьях К. Циолковского и Вегнера.

Мне этого романа найти не удалось. Не смешивают ли оба упомянутых автора полет в ядре на луну, описанный в известном романе Жюль Верна «Вокруг луны», полет, основанный на эффекте выстрела из пушки, с «реактивным» полетом, идея которого совсем другая.

Если это так, то, насколько мне удалось разобраться в русских и иностранных сочинениях по воздухоплаванию, за Н. И. Кибальчичем должен быть установлен приоритет в идее применения реактивных двигателей к воздухоплаванию, в идее, правда, практически еще не осуществленной, но в основе правильной и дающей заманчивые перспективы в будущем, в особенности, если мечтать о межпланетных путешествиях."

Хочется дать волю фантазии и представить себе на минуту, что предложение старорежимного генерала имярек засадить Кибальчича до конца дней в тюрьму и заставить работать на государство, было принято. Александр III подписал секретный указ о помиловании, казнь Кибальчича была спектаклем, а сам он получил в распоряжение прекрасно оборудованную химическую лабораторию и полигон где-нибудь на реке Подкаменная Тунгуска. Там, вдали от цивилизации, но пользуясь всеми ее достижениями, изобретатель построил космический корабль, летающий на реактивном принципе. И взрыв над тайгой, случившийся в июне 1908 года, был не падением глыбы космического льда, как принято считать ныне, а, наоборот, стартом корабля Кибальчича на Марс… Чем не сюжет для приключенческого романа?..

Однако, к сожалению, даже если бы Николай Кибальчич получил лабораторию, полигон, библиотеку и отряд толковых помощников, на реализацию его проекта хотя бы в изначальном виде ушло бы куда больше времени, чем двадцать семь лет, оставшихся до падения Тунгусского метеорита. И к 1918 году, когда Николай Рынин написал свою статью, чтобы зафиксировать приоритет «воздухоплавательного прибора», межпланетные путешествия оставались бы недостижимой мечтой. Причина этого кроется в том, что проект Кибальчича чрезвычайно слаб с технической точки зрения. Кибальчич был взрывник, и для него главным было обеспечить достаточную частоту взрывов, чтобы удержать аппарат в воздухе. Он не думал об аэродинамике, и платформа, описанная им, вызвала бы чудовищное сопротивление окружающей среды. Он не думал об ударной знакопеременной нагрузке, и пороховые взрывы довольно быстро разрушили бы самую прочную камеру сгорания. Кроме того, тяги, создаваемой порохом, явно не хватило бы, чтобы оторвать крупную пилотируемую машину от земли.

Сочиняя свой проект, Кибальчич продвигался практически вслепую – ведь на тот момент еще не существовало теории реактивного полета, которая позволила бы ему хотя бы подсчитать соотношение массы «воздухоплавательного прибора» и массы топлива, необходимого для его подъема на заданную высоту. И в этом ему не мог помочь ни один эксперт. Должно было пройти время, чтобы появились люди, поставившие целью разработать стройную математическую, модель движения ракеты, используя которую инженеры-практики могли бы осуществить правильный выбор в пользу той или иной конструкции. Возможно, записка Николая Кибальчича ускорила бы процесс возникновения такой модели, однако царские чиновники предпочли спрятать записку в архив, и взрывник «Народной воли» так и не стал человеком, силой мысли перевернувшим мир…

http://only-paper.ru/forum/46-7660-1

Воспоминание о прошлом