А еще по сети гуляет муз. альбом "Christmas in the Stars", очень, кстати, неплохой

И, вдобавок, фильм, вынесенный в название темы часть1, часть 2
____________________________________________________________________________________

Нашел на одном сайте бесплатную модель любимого истребителя ВТА из фильма "Враг мой"

Что сказать... Картинка красивая, модель... Нет, это не модель, это.... лучше промолчу...

Нашел Скетчаповскую модель . Разработана красивенько, но совершенно не соответствует оригиналу, т.е., смысла разворачивать из этой 3D-модели - нету.

Жаль... В пластике этот кораблик уже давно есть....

"Сверхметким снарядом летящему змею Был в воздухе вышеблен огненный глаз. Измена в совете правителя зреет. И будет не выполнен строгий приказ."
Нострадамус. Центурии, перевод 1916 г.

КАК СБИЛИ СЕНСАЦИЮ

«Комсомольская правда», как и все другие, кроме «Правды», утренние газеты в понедельник не выходит, потому что в воскресенье у журналистов этих редакций выходной день. Но тогда, в 1960 году, воскресенье пришлось на 1 Мая, и праздник все мы провели на рабочих местах, чтобы наши читатели могли прочитать отчет о демонстрации.
С чего начинается трудовой день журналистов-международников, сотрудников иностранного отдела? С просмотра поступивших в редакцию последних новостей из-за рубежа. С подготовки материалов от собственных корреспондентов для засылки их в набор. А также с чтения первой порции листов ежедневного бюллетеня иностранной информации служебного вестника ТАСС, ежедневный объем которого порой превышает более двухсот страниц.
В тот день, 1 Мая, никто из нас не придал никакого значения короткой, всего в несколько строчек, заметке, переданной из Вашингтона агентством ЮПИ о пропаже какого-то американского военного самолета, базировавшегося на одной из военных баз США на территории Турции. Ну, пропал и пропал: катастрофы с американскими военными самолетами, размещенными на многочисленных военных базах Пентагона на всех континентах, были довольно частым явлением. Конечно, этой заметульке не нашлось места на международной странице газеты, где и без нее ощущался катастрофический дефицит из-за массы информации о праздновании Первомая в разных странах земного шара.
2 мая инцидент с пропажей самолета ВВС Соединенных Штатов вдруг превратился в одну из основных тем западных информационных агентств. Заявления представителей вашингтонской администрации об исчезнувшем самолете «в пограничном районе Турции», а может быть, и «случайно пересекшем турецко-советскую границу в результате потери ориентировки и сбитом советской авиацией», сразу же подхватили, как по команде, все американские средства массовой информации. И не только газеты, радио и телевидение США, но и многих других стран.
И вот тогда, второго мая, не только я — редактор газеты по иностранному отделу, — но и некоторые другие члены редакционной коллегии с нетерпением ждали, когда курьер привезет в редакцию очередную порцию листов служебного вестника ТАСС, чтобы с интересом прочесть: какую новую версию придумают в государственном департаменте США или в Национальном управлении по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА).
Наше любопытство было неподдельным и вполне естественным, потому что уже к полудню 2 мая мы, несколько человек из руководства «Комсомольской правды», знали о судьбе пропавшего американского самолета больше, чем сам президент Соединенных Штатов Америки и, конечно, больше, чем все журналисты земного шара, включая наших коллег из «Правды» и «Известий». Обладателями такой уникальной информации мы стали благодаря одной из лучших журналисток газеты — Клары Скопиной.
Клара Скопина работала корреспондентом «Комсомольской правды» по Свердловской области. В 11 часов утра 2 мая она позвонила из Свердловска и сообщила, что передала в стенографическое бюро репортаж, сделанный в одной из ракетных частей Свердловского военного округа, бойцы которого сбили американский шпионский самолет и «взяли в плен» летчика.
Не помню точно, кто: то ли Илья Шатуновский — заведующий отделом фельетонов, то ли Владимир Чивилихин — редактор отдела литературы, первым прибежал ко мне в кабинет, размахивая уже отпечатанным материалом Клары Скопиной — около четырех страничек текста, где приводились не только подробности того, как сбили этот самолет, в какое время, но и фамилии офицеров, сержантов и солдат, непосредственно причастных к операции. А под корреспонденцией стояли выходные данные: подпись — «К. Скопина», место — «г. Свердловск» и дата — «2 мая».
Чивилихин в тот день был дежурным членом редколлегии и ко мне заскочил не как к приятелю, а как к редактору иностранного отдела: хотя событие произошло и не за рубежом, а почти в центре нашей страны, но непосредственно затрагивало международные отношения.
— Знаешь что, Володя, — сказал я Чивилихину, — во-первых, нужно подождать, когда придет Юра Воронов. Сам понимаешь — без главного такой материал поставить не можем. А во-вторых, нужно срочно вызвать в редакцию Николая Киселева (в те годы он был редактором военно-спортивного отдела), так как Кларин репортаж пойдет по его отделу, и Николай должен пропустить его через военную цензуру. Без их визы Главлит не пропустит материал. Если же ты хочешь знать мое мнение, то готов поспорить на что угодно, что нам пока покажут фигу с маслом и никто не даст «добро» на публикацию.
— Но это же уникальный материал! — воскликнул Володя. — У нас есть шанс «вставить перо» всем газетам. И «Правде», и всем другим. И что значит «пока»? Когда все другие нас обгонят?
— По-моему, пока не появится наше официальное заявление о случившемся. Понимаешь, сейчас идет игра в одни ворота. Американские власти с каждым часом все основательней садятся в глубокую лужу. Они и не представляют, в какой переплет попали, потому что не знают то, что знаем мы: где сбили их самолет, а главное — уверены в гибели летчика.
Как и следовало ожидать, узнав об имеющемся в «Комсомольской правде» материале о сбитом самолете, в «высших эшелонах власти» приказали редакции соблюдать абсолютное молчание и ждать особых указаний.
НАСА передало для печати заявление по поводу исчезновения самолета типа «У-2». Вот его текст: «Один из самолетов типа «У-2» Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства, предназначенных для научно-исследовательских целей и находящихся в эксплуатации с 1955 года для изучения атмосферных условий и порывов ветра на больших высотах, пропал без вести с 9 часов утра 1 мая (по местному времени) после того, как его пилот сообщил, что он испытывает затруднения с кислородом и находится над озером Ван в районе Турции».
4 мая НАСА устроило пресс-конференцию, на которой представитель этой организации сказал: «Вскоре после начала полета у летчика обнаружилась неисправность кислорода питания, после чего связь с самолетом была потеряна. Поиски самолета продолжаются. Цель исследования носила чисто мирный характер».
Редактор отдела науки Хвастунов удивлённо спросил: почему американские власти не пообещают миллион долларов премии тому, кто назовет точное место падения самолета? Если бы они это сделали, то «Комсомольская правда», получив эту премию, пусть в рублях, нашла бы им применение.
В тот же день, 4 мая, со специальным заявлением выступил государственный департамент Соединенных Штатов. Представитель госдепа по вопросам печати Уайт зачитал корреспондентам краткое заявление, в котором указывалось, что «американский самолет типа «Локхид У-2», проводивший исследования в верхних слоях атмосферы в районе турецко-советской границы 1 мая этого года, сбился с курса из-за неисправности кислородного питания единственного пилота».
Конец этому, казалось, нескончаемому потоку дезинформации был положен 5 мая, когда открылась сессия. Верховного Совета СССР, где с докладом выступил Никита Сергеевич Хрущев. Один из разделов доклада был посвящен рассказу о том, как был сбит самолет-шпион над территорией нашей страны, какие цели он преследовал и какие документы были обнаружены среди обломков «Локхид У-2». Но в тот день Хрущев ни словом не обмолвился, где, в каком районе сбили самолет и не упомянул, что летчик остался жив и находится в руках советских властей.
Что ж, пусть не все подверглось огласке, но и на этом спасибо. Есть возможность дать наш собственный, эксклюзивный комментарий, полученный прямо с места события, — репортаж Клары Скопиной.
Сразу же, когда тассовские телетайпы отстучали в редакцию текст доклада Хрущева, послали в военную цензуру материал Скопиной с пометкой: «Репортаж предназначен в текущий номер на 6 .мая». Просмотренный репортаж получили с поправками и замечаниями через несколько часов. В углу первой страницы стояла виза: «Возражений на публикацию нет, при учете поправок и замечаний».
Ох, и обкорнали же его! Во-первых, убрали все «выходные данные»: откуда был передан репортаж, когда и кем. И Свердловск, и фамилию Клары вычеркнули, а просто вписали: «Корреспондент «Комсомольской правды» беседовал с участниками операции по уничтожению самолета-шпиона». Ну ладно, все равно наши читатели узнают, что «Комсомолка» сумела добыть свой, собственный материал! Зато оставили беседу с военными, где говорилось, что операция проводилась «подразделением, которым руководит майор Михаил Романович Воронов» и что «самолет был обнаружен в момент, когда он пересек нашу границу».
На другой день — 6 мая — на четвертой странице жирным шрифтом появился этот материал. «Правда» тоже опубликовала комментарий, подписанный: «Коллективный корреспондент «Правды» — редакция газеты «Красная звезда».
Обидно было за Клару Скопину. Вот почему так приятно сейчас, пусть и тридцать лет спустя, но сказать всю правду, воздав должное одной из лучших очеркисток тогдашней «Комсомолки» — энергичной и талантливой Кларе Скопиной!

Олег Игнатьев.

Клара СКОПИНА

ПАУЭРС: 43 ГОДА
ПОСЛЕ ПРОВОКАЦИИ

В газете “Труд” я прочитала однажды интервью с летчиком Игорем Ментюковым, командиром звена высотных сверхдальних истребителей-перехватчиков Су-9, в котором было однозначно заявлено: “Американского шпиона Пауэрса сбил я...”

Вот это — открытие! Вот это — сенсация! Ведь до сих пор, в течение четырех десятилетий, никто не сомневался, что американский самолет-разведчик У-2 был сбит ракетчиками Уральского гарнизона.

Может быть, читателей и не повергла в волнение та газетная публикация. Но меня... Ведь волею обстоятельств именно я стала первым журналистом, оказавшимся на месте того, теперь уже исторического события!

Во времена, когда все границы великой державы были на крепком замке, в центре страны, в ясном небе оказался самолет американских ВВС. Почему до сих пор не утихают споры и плодятся версии вокруг мировой сенсации уже не близкого времени? Вот и летом 1999 года группа американского телевидения собирала в России материал об этом событии, интересуясь малейшими подробностями. И, кстати, прежде всего версией Игоря Ментю­кова. Почему? Да потому что до сих пор не сказано всей правды. И потому еще, что снова и снова взлетают над миром “фантомы”, бороздит чужие воды мощный американский флот, держа в напряжении страны и континенты. И все якобы из “лучших побуждений”: навести порядок в мире. Свой порядок

Тогда, в 1960 году, мы, русские, ощутили это на себе, потому и будоражит память всякое новое самоуверенное утверждение, что давление есть святая миссия американцев, даже если оно приводит к катастрофам и войнам. Опасное заблуждение может дорого обойтись и США, и всему человечеству, если политики не научатся извлекать уроки из прошлого, а ставка на силу и безнаказанность по-прежнему будет практиковаться в международных отно­шениях.

Вот почему сегодня, как в хлебе насущном, люди нуждаются в правде о прошлом. Ибо где нет полной правды, там существуют лазейки для лжи. Появляются версии, домыслы, мифы. Размывается исторический смысл событий... И растет тревога — уже о настоящем...

Итак, год 1960-й.

* * *

В первый послепраздничный день, второго мая, я, собкор “Комсомольской правды” в Свердловской области, поехала на Уралмаш. Где еще можно было лучше напитаться информацией, включиться в проблемы производственной жизни? На вопрос: “Какие новости?” — кто-то из ребят в комитете комсомола ответил: “Самая главная новость — в Косулино сбили американского летчика-разведчика! Слышала?” — “Бросьте разыгрывать!..” — “Да у нас рабочие ездили туда к родным на праздник — совхоз-то близко. Сами были свидетелями”.

Я возвращалась с завода в полной убежденности, что ребята просто пошутили. Но пока ехала трамваем, меня начала точить тревога. Позвоню-ка я на всякий случай в “Комсомолку”. Стенографистка, выслушав, спросила: “Клара, ты думаешь, что говоришь? Открытым текстом на весь Советский Союз!” — “Ну, мое дело передать, а ты сообщи кому надо”.

Я, разумеется, и предположить не могла, что моя информация взбудо­ражила всех дежурных редакторов “Комсомолки”. К редактору иностранного отдела, известному международнику Олегу Игнатьеву, прибежал с моей заметочкой дежурный член редколлегии, молодой писатель Володя Чиви­лихин: “Это ж уникальный материал, надо ставить!” Олег Игнатьев охладил: “Без главного — Юры Воронова — ставить не можем; надо еще вызвать редактора военно-спортивного отдела Николая Киселева, чтобы он согласовал с военной цензурой, без их визы главлит не пропустит такой материал”. — “Да мы же упускаем возможность вставить перо всем газетам!” — горячился Чивилихин.

А дело в том, что первого и второго мая инцидент с пропажей самолета ВВС США уже комментировали американская и западноевропейская печать и телевидение как незаконную акцию русских, сбивших на границе с Турцией слегка отклонившийся от курса мирный американский самолет. И вдруг — моя информация: в сердце страны, в тысячах километров от границы (с указа­нием конкретного места) сбит американский шпион-нарушитель.

Но как узнать больше? У меня нет полномочий, кроме красных корочек “Комсомольской правды”, а событие мне кажется просто неправдоподобным.

Где искать ракетчиков?

Я добыла машину с помощью братьев-журналистов из военной газеты и помчалась в штаб. Сунула под нос ошеломленному солдату журналистское удостоверение и под крик “Стойте!” кинулась бежать к высокому крыльцу здания — не будет же он стрелять! Минуты нет лишней, через полтора часа — последний самолет на Москву.

Через минуту меня уже вели к начальнику штаба, генералу. “Так, значит, “Комсомолка?” Удостоверение просрочено. Врываетесь в штаб самовольно. Не красит редакцию. Да вы не волнуйтесь, личность вашу мы уже проверили — связались с Москвой по прямому проводу, с ГлавПУРом, там тоже ваш товарищ сейчас сидит. А то бы так ласково я с вами не разговаривал. И удостоверение чтобы в порядок привела, это же не шутка!”

По картотеке я просмотрела личные дела всех участников операции, что могла — переписала в блокнот. Подобревший генерал созвонился с началь­ником аэропорта и попросил придержать самолет.

Но когда я прибежала к начальнику аэропорта, он развел руками: “Можете помахать самолету, и так на двадцать минут задержали рейс”. Злые слезы обожгли глаза. Вся гонка была напрасной! Но теперь-то мне есть что передать редакции. Я заказываю Москву и прямо из телефонной будки диктую материал стенографистке.

На следующий день, рано утром, я выехала в Косулино. Первый встречный человек охотно провожает меня до сельсовета и обрушивает лавину подроб­ностей, да таких, о которых я и расспрашивать не собиралась! Оглядываюсь вокруг и просто вбираю в себя картину. Тихое село, каких у нас сотни. Вдоль тракта — избы и палисадники с уральской рябинушкой, с черемухой, с сиренью под окнами. Подальше от дороги — машинно-тракторные мастерские, фермы. За ними — поля, зеленым бархатом поднялись озимые. За полями — веселый сосновый лес. По берегу речушки вытянулись тоненькие березки. И над этим простором — полное тишины голубое мирное майское небо...

И я отчетливо представляю, как четыре человека, спотыкаясь, стреми­тельно бегут с разных концов поля к пятому. Но об этом — позже.

А пока передо мной чинно сидят молоденькие военные — сержанты, ефрейторы, рядовые. Их только что привезли из части на встречу с корреспон­дентом “Комсомольской правды”. Они застенчивы, скованны, по уставу встают, смотрят на офицера. Это их первое интервью. Наконец я понимаю, что надо делать: попросить старшего по чину оставить нас. Пусть ребята просто поговорят со мной. Через полчаса я знаю о части почти все. Ребята с такой веселой готовностью рисуют словесные портреты своих товарищей — голубоглазого великана-сибиряка Миши Ряшенцева; слесаря с подмосковного завода Валерия Ващука; солдата Сережи Слепова; участника Отечественной войны, воевавшего на Дону и под Курском майора Михаила Романовича Воронова, что становится ясно: вот эта доброжелательность, терпимость друг к другу, семейное взаимопонимание — нормальная атмосфера человеческих отношений, созданная умными командирами, — и помогает вынести сверх­напряжение постоянного, ежесекундного ожидания боевой тревоги, при полной подсознательной уверенности, что ее не будет (ведь время-то мирное и служба не на границе, а в самом центре страны!)

И вот она все-таки прозвучала, эта боевая тревога. Южную границу СССР самолет Пауэрса, как зафиксировали наши радары, пересек в 5 часов 36 минут по московскому времени. На экране локатора мерцали еле уловимые вспышки. Самолет-нарушитель шел на очень большой высоте. Импульсы цели были нечеткими. Вести цель без провалов было очень трудно. И наконец — доклад майору Воронову: “Цель поймана!” Приказ офицеру наведения: “Уничтожить цель!”

Самолет американского разведчика Пауэрса “Локхид” У-2 был сбит ракетой класса “земля — воздух”, как считали и как рассказывали участники операции.

Вот так я стала обладательницей, как я думала, полной информации. Потом меня свозили к месту падения американского самолета. Я спустилась в глубокую воронку и собрала горстку осколков, которые храню и сейчас. Части разбитого 1 Мая самолета сразу же увезли срочно прибывшие сотрудники госбезопасности.

Самолет сбили. Ну а Пауэрс? Он-то где был?

Вот тут все село готово было давать пояснения. Я записала четыре рассказа тех самых людей, которые бежали через поле. Первый из них — совхозный шофер Владимир Сурин, демобилизованный старший сержант: “День был просто как по заказу для праздника! Настроение — отличное! Около одиннад­цати мы с отцом и матерью сели за стол. И вдруг слышим сильный такой звук — как сирена. Я выскочил на улицу. Высоко в небе белый дымок. Может, праздничная ракета? Но тут раздался взрыв, поднялся столб пыли над полем. Пока я раздумывал, что к чему, к нашему дому подъехал на машине мой друг Леня Чужакин, в гости к нам спешил. Смотрим: в небе зонтик, под ним раскачивается черная палочка. Парашютист! Там, где он должен опуститься — поле, лес, речка. Но там же и высоковольтная линия электропередачи! Вдруг на нее угодит? Вскочили в машину, мчимся. Подъехали как раз вовремя: приземлился парашютист не очень удачно — упал на спину. Мы кинулись к нему. Тут подбежал еще Петр Ефимович Асабин, бывший фронтовик, человек в нашем селе уважаемый. На летчике сверху был надет легкий комбинезон защитного цвета, шлем такого типа, как у танкистов (с амортизирующей прокладкой), белая каска. На лице — стеклянный небьющийся щит и кисло­родная маска. Мы помогли снять перчатки, каску, шлем. Когда освободили его от всего лишнего, смотрим — перед нами симпатичный, здоровый такой парень лет тридцати, молодой, а на висках проседь.

Стали гасить парашют и видим — на нем нерусские буквы. В это время я заметил у летчика пистолет. Сказал подоспевшему к нам Толе Черемисину. Даже увидев оружие, мы еще не могли подумать, что перед нами враг, нарушитель границы! Знаете, дико это было даже представить!

Как-то нам всем не по себе стало, но ни слова не сказали. И парашютист молчал. Толя Черемисин снял с него оружие. Взяли мы летчика под руки, потому что он прихрамывал. Вокруг уже толпа собралась, прибежали люди со всего села на помощь. Когда стали усаживать летчика в машину, я увидел нож в узеньком кармане комбинезона. Сказал Асабину. Тогда Асабин сразу вытащил у него финку. Парашютист и виду не подал, что заметил это. Нож был без ножен, с лезвием сантиметров в двадцать пять.

Летчика посадили рядом с шофером, с другой стороны — Толя Черемисин. Мы с Асабиным — сзади. Понимаете, что-то уже почувствовали неладное. Он такой напряженный, ни слова не говорит. Может, в шоке? Ну, тут Толя Черемисин смеется и показывает ему жестом, который каждый поймет: хорошо бы, дескать, сейчас “пропустить”? А он на это не среагировал. Мы перегля­нулись: не русский, что ли? Но в то же время мы старались ничем не оскорбить парня, никакого сомнения не показать, не дай Бог человека зря обидеть. Парашютист держался уверенно и спокойно. Он так и не произнес ни единого слова, только жестом показал: пить! Мы остановились у первого же дома, и хозяйка вынесла кружку воды.

Когда приехали в нашу совхозную контору, Чужакин побежал звонить в сельсовет. А тут уже подоспели капитан и старший лейтенант из части. Спрашивают летчика по-немецки. Он мотает головой, не понимает. Стали обыскивать. Расстегнули молнии на комбинезоне. В кармане на рукаве — часы. Из внутреннего кармана штанин вывалились пачки советских денег. Потом в совхозную контору принесли еще сумку, которая была с ним, но, видимо, упала в другом месте, когда самолет сыпался. В ней — ножовка, плоскогубцы, рыболовная снасть, накомарник, брюки, шапка, носки, разные свертки. Видно, основательно его собирали — на любой случай. Летчик все делал вид, что не понимает ни слова по-русски, но когда директор совхоза Михаил Наумович Берман сказал ему: “Здесь не курят”, — он тут же отодвинул от себя пепельницу.

* * *

Пока я записывала рассказы земляков, в американских “верхах” уже, как принято говорить, набирала обороты информационная буря. Как предска­зывал Олег Игнатьев, в наших эшелонах власти, узнав, что “Комсомолка” имеет информацию о сбитом самолете, приказали молчать, а американская печать разворачивалась на полную катушку. Как свидетельствовал советский разведчик Рудольф Абель (Уильям Фишер), находившийся в то время в американской тюрьме и приговоренный к тридцати годам заключения, в самих Соединенных Штатах истинное назначение самолетов У-2 никогда не афиши­ровалось, и лишь небольшая группа руководителей страны знала о шпионском характере полетов. “Как только этим людям стало известно об исчезновении самолета — он не долетел до Норвегии в назначенное время, — было созвано совещание руководителей операции. В США еще не знали, что именно случи­лось с У-2 и летчиком. Было известно лишь, что самолет пропал. 1 мая пало на воскресенье, и большинство людей, знавших об У-2 и его полетах, отсутст­вовало...”

Создатели программы полетов У-2 для каждого полета разработали на всякий случай свою “легенду”. Для Пауэрса — метеорологический полет у границ СССР.

В Турции, 2 мая, местный журналист в городе Адане, где базировались У-2, был первым, кому передали вашингтонскую “легенду”. Он прибавил от себя, что самолет сбит советскими истребителями (вот откуда вылетела первая газетная “утка”!). Интересно сравнить то, что уже знаем мы, с тем, что официально заявило НАСА для печати: “Один из самолетов типа У-2 Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства, предназначенных для научно-исследовательских целей и находящихся в эксплуатации с 1956 года для изучения атмосферных условий и порывов ветра на больших высотах, пропал без вести с 9 часов утра 1 мая (по местному времени) после того, как его пилот сообщил, что испытывает затруднения с кислородом и находится над озером Ван в районе Турции”. 4 мая НАСА устроило пресс-конференцию, на которой было сообщено: “Вскоре после начала полета обнаружилась неисправность кислородного питания, после чего связь с самолетом была потеряна. Поиски самолета продолжаются. Цель исследования носила чисто мирный характер”.

В этот же день представитель государственного департамента по вопросам печати Уайт зачитал журналистам специальное заявление: “Американский самолет типа “Локхид” У-2, проводивший исследования в верхних слоях атмосферы в районе турецко-советской границы 1 мая этого года, сбился с курса из-за неисправности кислородного питания единственного пилота”.

Как далеко зашли бы американцы в нагнетании дезинформации, сказать трудно, да тут неожиданно, на V сессии Верховного Совета СССР пятого созыва, в Большом Кремлевском дворце Председатель Совмина СССР, первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев объявил на весь мир, что американ­ский шпион сбит над территорией Советского Союза ракетой с первого выстрела.

Заявление Хрущева было мастерским политическим ходом. Если американцы удачно рассчитали день для разведки (все руководство страны на трибунах Мавзолея, а без согласования с “верхушкой” едва ли кто решится запустить ракету), то и Хрущев сыграл свою партию не хуже. 5 мая 1960 года в конце доклада он неожиданно (в его манере) отошел от повестки дня и, сообщив об участившихся случаях нарушений американскими самолетами наших границ, сказал о последнем инциденте. Ни комментариев, ни подроб­ностей. И только когда уже невозможно было для американцев отречься от своей дезинформации, Хрущев в последний день работы сессии Верховного Совета нанес окончательный удар: “Товарищи, я должен посвятить вас в один секрет. Делая прошлое сообщение, я намеренно воздержался от упоминания о том, что пилот жив-здоров, что у нас имеются обломки самолета. Мы поступили так потому, что, сообщи мы все, как было, американцы придумали бы иное объяснение”.

А Пауэрс за эти дни дал исчерпывающие показания.

Ох и посмеялся Хрущев над американскими политиками! Всласть, с злым соленым юмором, как он умел. Вспомнил и радиомаяк на мифическом озере Ван, и метеорологические замеры в высоких слоях атмосферы. “Летчику, который якобы должен был исследовать атмосферу, дали семь с половиной тысяч рублей в советских деньгах. Спрашивается, когда и где он мог их использовать, для каких целей? Ведь не летел же он обменять старые рубли на новые деньги? Летчика снабдили также французскими золотыми франками. Эти золотые франки я видел в натуре, а вот посмотрите их на фотографии. Они в целлофане, который наклеен с одной и другой стороны монеты. Культурно, по-американски сделано. У него была также западногерманская, итальянская и другая валюта. Зачем все это нужно ему в верхних слоях атмосферы? Или, может быть, летчик должен был лететь еще выше, на Марс, и там собирался соблазнять марсианок?”

О, державное время. Хорошо смеется победивший в Большой Игре. Да еще накануне предстоявшей тогда встречи в “верхах”.

Участников сессии Н. С. Хрущев оповестил: “Докладываю Верховному Совету, что по решению правительства Советская Армия и Флот переходят на ракетное оружие, уже, собственно, перешли на него. Поэтому мы создали Главное командование ракетными войсками. Главнокомандующим этих войск назначен Главный маршал артиллерии Неделин, замечательный артиллерист, который прославился во время войны с гитлеровской Германией. (Бурные, продолжительные аплодисменты.)”. К несчастью, Митрофан Иванович Неделин, депутат Верховного Совета СССР, заместитель министра обороны СССР, глубоко уважаемый в войсках и среди ракетостроителей, трагически погиб 24 октября того же 1960 года, во время катастрофы на Байконуре, где шла подготовка к испытанию боевой ракеты Р-16, и что тоже много лет хранилось в строжайшей тайне).

После выступления Хрущева я передала свой последний за эти сумасшед­шие дни репортаж. И стала ждать результата. Позвонила стенографистка: “Нам только что принесли из Президиума Верховного Совета Указ о награж­дении ракетчиков, и если ты написала не о тех, жди больших неприятностей, — так сказал Главный...” (Кстати, это был первый указ, подписанный новым Председателем Президиума Верховного Совета СССР 53-летним Леонидом Брежневым.)

На следующее утро вышла полоса, в которой были два моих материала, один из них под псевдонимом. “Знаете, неудобно, что две публикации под женской фамилией, — объяснили мне в редакции. — Дело-то военное”. (О моей самой первой публикации, вообще без всякой подписи, спустя тридцать лет тепло напишет в “Комсомолке” международник Олег Игнатьев в заметке “Как сбили сенсацию”.) “Комсомольская правда” первой в стране рассказала о небывалом событии! Естественно, в самых оптимистических тонах.

И все же — как это было на самом деле?

Об этом мне спустя более сорока лет рассказали два боевых генерала — Геннадий Сергеевич Легасов и Семен Потапович Панжинский. А летом 1990-го прибавилась уточняющая, дополнительная информация, которой публично поделился с группой журналистов Георгий Александрович Михайлов, генерал-полковник в отставке, ныне консультант Института США и Канады Академии наук, а тогда, 1 мая 1960 года, — полковник, старший офицер Главного штаба войск противовоздушной обороны. В его обязанности входил сбор и анализ информации о всех полетах на территории и у границ Советского Союза и контроль за работой командного пункта.

* * *

У-2 идеально подходил для шпионских целей. Высота полета — 20—22 кило­метра. Недосягаемо ни для наших истребителей (МиГ-19 — 17,5 тысячи метров, и то на форсаже, на горке; Су-9 — предел 19 километров), ни для зенитчиков. Первый полет У-2 над территорией СССР состоялся отнюдь не 1 мая 1960 года. Можно сказать, издевательские, совершенно наглые полеты начались за четыре года до того. Впервые запустили У-2 4 июля 1956 года.

Особенно разозлило Хрущева то, что полет совпал с окончанием визита начальника объединенного комитета начальников штабов генерала Дуайнинга (авиатора), которого Никита Сергеевич приглашал на воздушный парад в Тушине. После возвращения Дуайнинга шпиона и запустили. А ведь между Дуайнингом и Хрущевым был еще и неофициальный разговор, когда они мирно гуляли в парке ЦДСА. Хрущев тогда предупредил: если будете засылать самолеты, мы будем их беспощадно сбивать. 1 июля Дуайнинг улетел, а 4 июля — “визит” У-2. Первое глубокое проникновение в воздушное пространство — почти до Москвы. Потом два полета над Белоруссией. С июля 1956 года по 1 мая 1960 года У-2 ежегодно нарушали наше воздушное пространство — сначала в Европейской части, затем в Средней Азии, Закавказье, на Дальнем Востоке.

И вот 1 мая 1960 года. “Как только Пауэрс был обнаружен, — рассказывает генерал Михайлов (а это произошло еще в воздушном пространстве Афгани­стана, там стояли на границе наши новые высотные радиолокационные стан­ции), — на высоте 19 тысяч метров, его уже не выпускали из-под наблюдения. В 5 часов 36 минут утра он пересек границу.

У моего подъезда уже стояла машина, и около 6 часов утра я был на командном пункте. Большой зал, как сейчас у космонавтов, когда отслеживают полет, в обычном наземном помещении. Большой стол. Компьютерных систем тогда не было, все сидели и смотрели на большой экран, а высотный самолет Пауэрса медленно — со скоростью 700—750 километров — двигался в сторону Байконура”.

Самолет прошел Байконур, направился в сторону Челябинска, и тут стало ясно, что он пролетел уже 2 тысячи километров, возвращаться уже не будет, а пойдет на север, в Норвегию, где был единственный крупный аэродром, приспособленный для У-2.

* * *

Михайлов далее свидетельствует: “Мне довелось быть рядом с главно­командующим, маршалом Сергеем Семеновичем Бирюзовым. Помню его разговор с Хрущевым. Хрущев в ответ на доклад Бирюзова сказал: “Ну вот, вам страна дала все, а вы опять не можете сбить какой-то тихоходный одиноч­ный самолет. Придется подумать, на месте ли вы там все”. Бирюзов, вспылив, сказал: “Никита Сергеевич, если бы я был ракетой, я бы с пусковой установки полетел в небо сам и сбил этого Пауэрса”. Бирюзов положил трубку и тяжело замолчал. Стоявший рядом генерал Савицкий (будущий маршал авиации, позже — главнокомандующий войсками ПВО страны) сказал: “А у меня в Свердловске есть Су-9, который перегоняют с завода в часть. Правда, на самолете нет ракет, а летчик без гермошлема и без высотно-компенси­рующего костюма, поскольку перегоняют его на небольших высотах. Но, может быть, попробуем?” — “Обязательно попробуй!” И вот отсюда пошла команда Савицкого (позывной — “Дракон”): подготовить СУ-9 к вылету независимо от оснащения и вооружения летчика, поставив ему задачу — таранить самолет Пауэрса.

Сегодня любой специалист скажет: Игорь Ментюков, посланный таранить Пауэрса, был обречен на гибель. Камикадзе. Ни одного шанса остаться в живых в случае “удачи” не было... Таков трагизм судьбы: “маленький человек” обречен стать смертником в Большой Игре. Эпизод настолько маленький для “больших людей”, что о нем тридцать лет вообще ничего не было известно. А сколько их, таких “эпизодов”, в нашей истории? И не должны ли мы сегодня поклониться каждому, кто хоть раз в жизни готов был пожертвовать собой во имя Родины?

* * *

Кто же такой Игорь Ментюков, вышедший один на один против Фрэнсиса Пауэрса, — по сути, с голыми руками (очень по-русски) против оснащенного по высшему классу противника, даже не зная, что там у него на борту?

В 1960 году Игорю Ментюкову было двадцать восемь лет, он был полон сил, жизненного азарта, отменно здоров, счастлив. Он не сразу стал летчиком — сначала окончил железнодорожный техникум в Тамбове, затем поступил в Черниговское летное училище, после учебы был направлен в Савостлейку Горьковской области. Служил хорошо. И когда командование ПВО, после многих наглых полетов американских разведчиков, решило в короткий срок переучить и посадить летчиков на новейшие сверхзвуковые, сверхдальние высотные истребители-перехватчики Су-9, в числе шести отобранных для этого оказался капитан, командир звена Игорь Ментюков.

Еще за несколько дней до полета Пауэрса Ментюков с товарищем перегоняли два Су-9 из-под Рязани за Мурманск, к норвежской границе, просидели на боевом дежурстве. И новое задание — перегнать из Новосибир­ска в белорусский город Барановичи новенький, с завода, “нулевой” Су-9. В канун Первомая он приземлился на промежуточном аэродроме под Свердлов­ском, в Кольцове, чтобы дозаправиться. Сообщил о задержке в Москву дежурному по полетам. Приказано было оставаться на месте.

Вот как это вспоминается Ментюкову: “А утром меня будит дежурный, и я мчусь по срочному вызову на аэродром. Там уже меня ждут на телефоне из Новосибирска. Приказ: “Готовность № 1”. Я бросаюсь к Су-9, занимаю место в кабине, и на связь со мной выходит командующий авиацией уральской армии ПВО генерал-майор Юрий Вовк. Он сообщает приказ “Дракона”: уничтожить любой ценой реальную высотную цель, “Дракон” передал — таранить.

Ментюков имел право отказаться. Он сказал: “Наводите!” Только попросил: “Позаботьтесь о жене и матери”. Жена Людмила ждала ребенка.

Отдавал ли он себе отчет о степени опасности? Конечно! Если таран на любой высоте всегда риск, то на высоте 20—22 тысячи метров — это просто неизбежная гибель: ведь летчик не мог катапультироваться, без высотно-компенсирующего костюма его бы просто разорвало, как воздушный шарик.

Итак, слово Игорю Ментюкову: “Иду в направлении Челябинска минут 17, а на связь никто не выходит. Подумал: направили и забыли. Но тут в наушниках раздалось: “Как меня слышите?”. “Нормально”, — отвечаю. “Следуйте этим курсом”. Позже: “Топливо выработал в баках?” — “Нет еще”. Тут же: “Бросай баки. Пойдешь на таран”. Сбросил баки. Команда: “Форсаж”. Включил форсаж, развернул самолет на 120 градусов. Меня начали выводить на 20-кило­метровую высоту. Через несколько минут сообщают: “До цели 25 километ­ров”. Включил прицел, а экран забит помехами. Сообщил об этом. Решил применить ви­зуальное обнаружение. Но у У-2 скорость 750—780 километров, а у меня две с лишним тысячи. Не вижу цели. Когда до цели оставалось километров 12, мне сообщили, что она делает разворот. Делаю и я разворот. Мне сообщают, что обгоняю цель и проскакиваю ее. Генерал-майор Вовк кричит мне: “Выключай форсаж, сбавляй скорость!” — “Нельзя выключать!” — я просто рассвирепел, поняв, что на КП не знали, как использовать и наводить Су-9.

Приказы с КП следовали один за другим, и Ментюков их неукоснительно выполнял. “Уходи из зоны, по вам работают!” — “Вижу!” Появились сполохи взрывов — это уже работали ракетчики дивизиона капитана Николая Шелудько, от которого У-2 сумел уйти, вовремя выйдя из зоны поражения и огибая Свердловск.

Ментюков тоже уходит из зоны огня, но ему снова сообщают о цели — она сзади. “Но я чувствую, что падаю. Ведь шел без форсажа. Скорость снизилась до 300 километров. Свалился до 15 тысяч метров. С КП: “Включай форсаж!” А это невозможно, он включается только при 550 километрах. В это время загорается лампочка — аварийный остаток топлива. Наведение сорвалось”. Ментюкову дают указание — тянуть до аэродрома Кольцово.

“После посадки, прямо у самолета, меня встречали несколько полковников и двое в штатском. Садитесь, говорят, поедем с нами на КП. Но тут кто-то из встречающих увидел, что в нескольких километрах с неба падает что-то блестящее. Спрашивают меня: “Что это может быть?” Я вопросом на вопрос: “МиГи давно взлетели?” Гул их был слышен, и я предположил: МиГи сбросили баки. Однако потом выяснилось, что падали осколки самолета-шпиона У-2 “Локхид”.

Вскоре после того, как стало ясно, что самолет-нарушитель сбит, на аэродром командного пункта приехал командующий авиацией уральской армии ПВО генерал-майор Вовк. Он меня знал, служили вместе в учебном центре в Савостлейке, потому сказал: “Слава Богу, Ментюков, что все обошлось”. Он имел в виду, что Пауэрса сбили. Если нарушитель ушел бы, скандал разгорелся бы крупный”.

Для Ментюкова “эпизод” на этом не закончился — была еще “комиссия по расследованию”. Было многолетнее молчание. И мысленное прокручивание эпизода в минуты раздумий над жизнью — и горьких, и светлых.

* * *

До того как произошло главное событие, американский самолет-шпион пробыл в воздушном пространстве Советского Союза больше трех часов, зайдя на глубину 2100 километров от границы! И если бы он шел в стороне от Свердловска, ракета бы его не достала. Правда, были приведены в боевую готовность зенитные средства в районе Мурманска, Вологды, Архангельска, по всей границе с Финляндией, на Кольском полуострове. Но все зависело от того, попадет он в их зоны или нет, так как сплошной зоны зенитно-ракетной защиты у нас не было. Так что ответственность свердловских ракетчиков была колоссальной.

Для молоденьких ребят-ракетчиков это была первая в жизни боевая тревога. Импульсы цели были нечеткими, на экране радиолокатора мерцали еле уловимые всплески. И все-таки расчет сержанта Виталия Ягушкина не терял ее. Все ждали команды. Но вот самолет-нарушитель изменил направление, стал входить в зону, где мог быть поражен ракетой. Теперь все зависело от точности определения момента пуска ракеты. Наконец приказ Воронова: “Цель уничтожить!” — “Цель поймана!” — “По цели 8630 тремя ракетами — пуск!”

Выстрел Воронова оказался просто снайперским! Нa многократных и многочасовых допросах в Москве Фрэнсис Пауэрс нарисует ясную картину центрального события. Он услышал хлопок и увидел вспышку оранжево-желтого цвета в хвосте самолета, после этого почувствовал удар в спину, кото­рый сдвинул кресло пилота к приборной доске. Он понял, что у самолета отваливается хвост. Мало того, что самолет стал падать, — он стал развора­чиваться и, крутясь, как бумажный лист, опускаться вниз. Пауэрс, по его словам, катапультироваться не мог, потому что ноги были под приборным щитком и их (или хотя бы одну) оторвало бы. Он знал также, что в самолете несколько килограммов сильного взрывчатого вещества, которое сработает через несколько секунд после катапультирования, чтобы самолет не попал в руки противника. Он был обречен. Тогда Пауэрс, падая, решил дождаться высоты, когда уже можно будет дышать без кислородного прибора, и вылезти через верхний фонарь. На высоте 11 километров он начал вылезать из самолета, справился с кислородными трубками, сбросил фонарь, вылез из кабины, оттолкнулся от самолета и на парашюте стал спускаться. Это прои­зошло на высоте 4,5 километра. Уже можно было дышать без кислородного прибора.

В Вашингтоне было воскресенье, 1 час 53 минуты. В Москве — 8 часов 53 ми­нуты. Историческое мгновение. Но этого еще не знает противовоздушная оборона.

Локатор на станции, управляющей полетом ракеты, изображает самолет в виде светящейся яркой точки. Такой же точкой выглядит и ракета, и осколки тоже. Драматичность момента в том, что Воронов не понял, что самолет сбит, что на экране — не специально запущенные Пауэрсом помехи, — например, контейнер с металлическими лентами, — а осколки сбитого нашими ракет­чиками самолета. Поэтому Воронов доложил, что самолет поражен, но продол­жает отмечаться на экране.

В штабе тоже подумали о применении помех. Полковник С. В. Гайдеров отдает приказ командиру соседнего дивизиона: сбить самолет (а по сути, уже обломки “Локхида” У-2. И тогда по падающему самолету ударили две (или три) ракеты капитана Николая Шелудько. Пауэрс перевалился через борт за несколько секунд до удара этих ракет.

В это время, как вспоминает генерал-майор Семен Потапович Панжинский (в 1960 году — подполковник, начальник политотдела бригады зенитно-ракетных войск ПВО, где служил майор Воронов), наблюдатели не на экране, а уже визуально увидели падающий самолет и снижающегося парашютиста. И только тогда доложил командованию, что цель № 8630 поражена. Затем он организовал “группу захвата” и отправил ее к месту падения парашютиста.

* * *

…Перед вылетом в Свердловск Главком войск ПВО страны, генерал армии Сергей Семенович Бирюзов поехал на Красную площадь. Доложив Хрущеву ситуацию по телефону в 9 часов 30 минут, он, по его приказу, приехал в Кремль, откуда через Мавзолей поднялся на трибуну с личным докладом: шпион сбит, летчик жив. Хрущев распорядился о немедленном вылете экспертов. С ними был и Геннадий Сергеевич Легасов.

В это время по команде “Ковер” все самолеты на территории Советского Союза были посажены на аэродромы. Ни один самолет не имел права нахо­диться в воздухе — только военные самолеты по команде противовоздушной обороны. На бирюзовской машине с пропусками домчались через все демонстрационные оцепления (ведь в 11 часов уже начался парад) во Внуково, где из всех самолетов выбрали Ту-104, и в Кольцово прибыли, когда самолет с плененным Пауэрсом на борту взлетал по направлению к Москве.

Вся группа экспертов отправилась на место падения самолета Пауэрса. Нашли крылья, обломки, дольше всего искали двигатель, упавший в болото. Все было тщательно обследовано. Сохранились огромные рулоны пленки, плотная катушка спасла их от засвечивания, и экспертам удалось рассмотреть все объекты, которые Пауэрс фотографировал с воздуха.

* * *

При первом осмотре в правлении колхоза Пауэрс показал, что в воротнике комбинезона у него зашит серебряный доллар, а в него вставлена иголка с сильным ядом (“Не хватает еще смерти русского человека по моей небреж­ности”). Это предупреждение ему зачтется, как и все, что “работало” на него. Доллар изъяли, булавку сняли, исследовали — это был сильнейший яд кураре.

Когда сегодня слушаешь рассказ трижды участвовавшего в опросах (не в допросах, а именно опросах) Пауэрса на Лубянке Михайлова, поражают не только подробности, неизвестные нам, простым людям, но и сам тон — спокойно-доброжелательный. “Пауэрс представлял собой среднего амери­канца-работягу. Это был человек не очень эрудированный, но технически неплохо подкованный, который привык к штурвалу, высоте, скорости. Летчик, который получал 700 долларов, а ЦРУ предложило 2500 долларов.

Это был сын сапожника и домашней хозяйки, которые жили совсем не богато, на ферме, с другими детьми. Пауэрс сравнительно недавно женился, не очень удачно. Он был человек честный по натуре, но сдержанный в высказываниях. Наши органы относились к нему очень корректно. У него была отдельная комната во внутренней тюрьме на Лубянке. С мягкой мебелью. Кормили из генеральской столовой.

Никаких не только физических воздействий, но даже громкого слова или угрожающего стука. Просто его спрашивали — он отвечал. Достаточно откровенно. О себе, о самолете...” Ему “хозяева” объясняли, что на высоте выше 19000 метров летчику ничего не грозит. “А если какой-то взрыв или неисправность в самолете — выбрасывайтесь на парашюте, забирайтесь в тайгу. Если попадете в руки большевиков, вы колетесь и умираете, если захотите”. Он не захотел. Увидев дружелюбных колхозников, он понял, что все это не то, что ему рисовали.

Что было нужно от Пауэрса? Наших следователей интересовало ЦРУ и та аппаратура, которой оно напичкало его самолет. А о ней-то он знал мало. Когда он возвращался, специальные представители ЦРУ снимали все блоки с аппаратурой и увозили с аэродрома. Он даже не знал, что находится в этих контейнерах. И на процессе вел себя очень корректно: признал свою вину, выразил сожаление, что принял участие в такой “миссии”. На суде присутст­вовала вся его семья, и жене разрешили интимное свидание, оставив ее у него в комнате на ночь.

Такова правда об отношении к Пауэрсу и обращении с ним после ареста. Но американская печать всеми способами раскручивала тему “бесправия”, “отсутствия объективности”, мол, “Пауэрс не шпион, а лишь солдат” и т. д. и не может быть сравним с матерым разведчиком, полковником Абелем. Который, кстати, находился в глубокой изоляции, был лишен права переписки с семьей. И только после публикации писем американского летчика его семье разрешили вести переписку и Абелю — с семьей и адвокатом.

Фрэнсис Пауэрс отсидел полтора года. Его обменяли на нашего разведчика Рудольфа Абеля, полковника госбезопасности, который всю войну проработал в немецком Абвере и выдал массу немецких агентов, засылавшихся к нам. После войны сложными путями он перебрался в Америку, работал фотографом, был выдан провокатором, арестован и осужден на 30 лет (по “западному стандарту”). Ожидание обмена для Абеля началось с 7 мая 1960 года, когда кто-то просунул через маленькое окошечко его одиночной камеры свернутую в трубочку газету. Уже давно не имея никаких новостей о событиях в мире, он лихорадочно схватил ее. Развернув, сразу же увидел заголовок, напечатанный огромными буквами: “Над Свердловском, СССР, сбит самолет У-2”. Ниже — помельче: “Гарри Пауэрс, пилот, схвачен русскими. Ему грозит суд как шпиону”.

В Вашингтоне начались споры: сотрудники ФБР считали, что надо Абеля подольше подержать в тюрьме, и когда ему надоест сидеть, он расскажет о своей деятельности в США. А ЦРУ хотело заполучить своего летчика обратно, чтобы узнать, что именно произошло 1 мая под Свердловском.

Практические меры по обмену взял на себя адвокат Абеля — Донован. Он поехал в Восточный Берлин в качестве неофициального представителя США с письмом Абеля к жене, которая должна была обеспечить Доновану соответст­вующий прием со стороны руководителей советского посольства. Менять или не менять, зависело от Хрущева. Решили все-таки разумно: зачем нужен Пауэрс, он и так все сказал. Обмен произошел в Берлине, на красивом мосту Глиника, — помните сюжет из фильма “Мертвый сезон”?

Абель вспоминал: “Представитель СССР громко произнес по-русски и по-английски — “Обмен!”. Уилкинсон (начальник тюрьмы. — К. С.) вынул из портфеля какой-то документ и передал мне. Быстро прочел — он свидетель­ство­вал о моем освобождении и был подписан президентом Джоном Ф. Кеннеди!”

Еще в досудебном общении на Лубянке Пауэрс не скрывал, что в Америке его ждут большие неприятности — ведь он полностью провалил задание. Его слушали и в конгрессе, и в комиссии ЦРУ, и общественные представители.

Но Америка — это Америка! Она умеет делать героев. Герои — это ее идеологический резерв. Что толку от поверженного Пауэрса, от которого даже жена ушла? А вот герой Пауэрс — это национальное богатство. Пауэрс, верно служивший третий срок ЦРУ в отряде 10-10, отважно полетевший сквозь всю могучую страну, мимо ракетных комплексов, ловко спасший свою жизнь. Он получил большую компенсацию, работал в информационном агентстве, пилотировал вертолет. Возвращаясь с матча из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, Фрэнсис Гарри Пауэрс разбился.

И хотя он погиб не от советской ракеты, ЦРУ ходатайствовало перед президентом Картером, чтобы Пауэрса похоронили на Арлингтонском кладбище. Это — усыпальница всех героев, от Первой мировой войны до Вьетнама и Кореи.

Интерес к истории с Пауэрсом за сорок лет не только не упал, а еще и вырос. Ведь она остановила шпионские полеты У-2! “Неуклюжая”, грубая дипломатия Хрущева с его “кузькиной матерью” оказалась победной.

Сегодня даже больше, чем мы, русские, истории У-2 уделяет внимание американская общественность: вышло несколько книг, посвященных полетам У-2, в том числе красивая, богато иллюстрированная книга со списками всех летчиков, когда-либо летавших на У-2.

Есть этому и чисто американское — совершенно прагматическое — объяснение: фирма “Локхид” собирается выпустить новую модификацию У-2 и хочет, чтобы она была принята Пентагоном. А значит, нужно привлечь внимание американского общества, создать рекламу. И Пауэрс тут очень кстати.

А что же Игорь Ментюков? Благополучно сев на аэродроме, Игорь был готов по команде взлететь снова. Главком Савицкий о Ментюкове:“Самолет невооруженный, летчик без гермошлема, без высотного костюма, — в общем-то понятно, что посылали его на смерть. Герой, что не побоялся! Спасибо ему нужно сказать!”

Спасибо особого ему не сказали. В награду подарили наручные часы “Сатурн”. Он ждал еще вызова на следствие, потом на суд в качестве свидетеля — не вызвали. Ведь летчики участвовали в операции “инкогнито”.

Служил в Белоруссии. Однажды, когда был комэска на Су-11, оказался личным инструктором маршала Евгения Яковлевича Савицкого, посылавшего его когда-то на смерть. Службу закончил подполковником, штурманом полка. Награжден двумя орденами “Красной звезды” за освоение боевой техники Су-9 и Су-15, медалями. В сорок пять ушел на пенсию и работал диспетчером в аэропорту под Киевом до шестидесяти лет. Журналисту горько скажет о последних годах: “Потом — обвал безработицы, хватит, говорят, дед, пора­ботал. И подался я на родину...”

“Наследный” его домишко стоит на окраине Тамбова, у кладбища. Пытался в последние годы выхлопотать пенсию поприличней — ведь он был не просто военный летчик: участвовал в боевой операции. Но хождения в военкомат — дополнительная горечь.

Его версию: “Я сбил Пауэрса” очень убедительно развеяло множество людей — с совершенно неопровержимыми техническими аргументами. А само заявление Ментюкова они объясняют по-своему: “Знаете, старые стали, что-то забывается, что-то видится по-другому, — он так горячо переживал тогда, что сорвался таран, и вот у него постепенно сложилась картина: да, он проскочил самолет Пауэрса, не увидев его, но У-2 попал в спутную струю его самолета и рухнул.

Это — невероятно. Мы, летчики, все попадали в такую струю, знаем, что это такое. Но чтобы от нее рассыпался самолет — это невозможно”.

Пауэрс утверждал, что машины Ментюкова не видел. Самолет пролетел выше Пауэрса, с огромной скоростью.

Оставим эту версию как производное долгого молчания, государственных и дипломатических тайн, неправды и полуправды. А в сознании нашем жить будет молодой, здоровый, преданный Родине — мужественный и отважный, готовый к подвигу Игорь Ментюков.

Стоит сегодня, когда мы живем в таком кипящем, взрывном, перепу­танном и растерянном мире, поклониться ясности и чистоте помыслов тех юношей из шестидесятых, которые от чистого сердца пели: “Жила бы страна родная, и нету других забот”!

"Наш современник" N12, 2003

В ТОТ ПАМЯТНЫЙ ПЕРВОМАЙ…

В канун того памятного Первомая жители Свердловска были огорчены: синоптики обещали пасмурную, дождливую погоду. К радости горожан, прогноз не оправдался.

«Искрятся гордостью и радостью глаза тысяч людей, вышедших в это солнечное, ласковое утро на улицы, — в духе времени писала местная газета. — На площади имени 1905 года — передовики производства, лучшие люди города, старые большевики... Здесь же первый секретарь Свердловского обкома партии, кандидат в члены Президиума ЦК КПСС А. П. Кириленко, председатель областного Совета депутатов трудящихся К. К. Николаев, секретарь Свердловского горкома партии К. А. Замирякин, председатель горисполкома И. И. Муравьев и другие».
Вот эти «отцы города, области» и получили перед началом демонстрации от военных крайне озаботившее их донесение — к Свердловску на большой, недоступной для наших истребителей высоте летит неопознанный самолет, ранним утром нарушивший южную границу СССР. Но не меньше, как выяснится потом, волновался и сам летчик, сидевший в кабине высотного самолета. Это был пока еще никому не известный Френсис Гарри Пауэрс — гражданин США, выполнявший секретное задание Центрального разведывательного управления (ЦРУ). Пройдет совсем немного времени, и об этом человеке станут писать все газеты мира.

На картах, выданных Пауэрсу перед отлетом, места дислокации советских ракетных батарей были обозначены синим карандашом, и самолет, ведомый опытным летчиком, искусно обходил их. Во всяком случае, ему так казалось. Произведя съемку важного объекта на берегу большого озера Иртяш (наши газеты станут писать о нем лишь с 1989 года как о «закрытом городе, Челябияске-40»), Пауэрс начал огибать Свердловск.
В этот момент и произошло то, чего он так боялся. Сзади, немного справа, раздался хлопок, блеснул оранжевый всполох пламени. Против Пауэрса была применена советская ракета класса «земля — воздух» (в настоящее время снята с вооружения). Самолет сильно тряхнуло, мотор заглох, У-2 начал терять высоту.
Счет времени для Пауэрса пошел на секунды. Согласно инструкции, он должен был нажать на панели кнопку «взрыв», чтобы включить часовой механизм взрывного устройства, а сам, не мешкая, катапультироваться.
Летчик, видимо, еще заранее решил, что поступит иначе. Кто знает, не предусмотрели ли инструкторы из ЦРУ отправить его к праотцам вместе с терпящим бедствие самолетом. Их ведь совсем не устраивало, чтобы он предстал перед «красными». Пауэрс вывалился за борт. Над головой вспыхнул купол парашюта. Мелькнула мысль: жив!
День 1 мая для разведывательного полета У-2 был выбран не случайно. Организаторы шпионской акции полагали, что русские не отважатся нанести ракетный удар без согласования с Москвой. А там все высшие военные чины будут заняты подготовкой к параду. Время будет упущено, и Пауэрс успешно справится с заданием. Вынужденная посадка самолета не предусматривалась.
Первый отрезок пути в 300 миль от Пешавара до границы СССР занял около часа. Граница была пересечена, как зафиксировали наши радары, в 5 часов 36 минут по московскому времени. Получив сообщение о самолете-нарушителе, уральская служба ПВО приняла меры готовности.
Истребитель МИГ-19, находившийся в те годы на вооружении, имел потолок высоты 17—18 километров — значительно ниже, чем шел У-2. И все же велико было желание вышедших на перехват заместителя командира эскадрильи капитана Бориса Айвазяна, старшего лейтенанта Сергея Сафронова и других летчиков-истребителей сбить самолет-нарушитель. Все возможное выжимали они из своих МИГов. Однако эта попытка напоминала, скорее, лихое стремление обойти на обычных «Жигулях» гоночный автомобиль. А самолет Пауэрса уже входил в зону действия ракетных батарей.
— Вижу цель, — доложил оператор-локаторщик.
В то же мгновение координаты ее поступили на командный пункт, откуда последовала команда — уничтожить цель.
Газетчики, писавшие обо всем этом, восторженно называли ракетчиков снайперами. Командование ПВО официально заявило, что по Пауэрсу была пущена одна-единственная ракета.
Это было неправдой, о чем знала и Москва. Например, многие участники первомайской демонстрации в Верхнем Уфалее, среди которых находился и один из авторов этого очерка, в то время живший и работавший там, оказались свидетелями внезапного рождения на ясном небе белого облачка, которое мог оставить взрыв ракеты. Возникло оно километрах в тридцати, именно над тем местом, где, как стало известно позже, располагалось ракетное подразделение. А от Свердловска до него была еще добрая сотня километров. Ракет было по крайней мере не менее двух-трех, поскольку в результате ошибки локаторщиков, несогласованности в действиях КП подразделений одной из них оказался сбитым и наш истребитель. Старший лейтенант Сафронов погиб. Так что это была не только победа в уральском небе, это была и трагедия, о которой из-за престижных соображений тогда приказали (очевидно, на самом высоком уровне) молчать.

Старший лейтенант С. Сафронов

В то время, когда на Урале разворачивались эти события, в столице шла подготовка, а затем и начались парад, демонстрация. На трибуне Мавзолея находились Н. С. Хрущев, К. Е. Ворошилов, А. Н. Косыгин, гость из ГДР Отто Гротеволь. В традиционной речи министр обороны маршал Р. Я. Малиновский заявил, что влиятельные американские круги не отказались от пресловутой политики «с позиции силы», всевозможными путями противодействуют оздоровлению отношений между государствами, и в этих условиях СССР ничего не остается, как заботиться об оснащении войск современным вооружением, совершенствовать воинское мастерство. Новое вооружение — тяжелые ракеты — было провезено в тот день по Красной площади.
Ну а как реагировали на события в Соединенных Штатах? Прошло немало часов после пропажи самолета-шпиона, прежде чем там по-настоящему осознали, что произошло. Известный американский публицист Саша Грамон в книге «Секретная война», которая вышла в Нью-Йорке в 1962 году, пишет, что вскоре главы двух могущественных в мире держав разыграли перед общественным мнением «шахматную партию».
Вот как она протекала.
5 мая 1960 года в Большом Кремлевском дворце открылась сессия Верховного Совета СССР, на которой доклад делал Хрущев. Все полагали, что речь вот-вот закончится, когда Никита Сергеевич вдруг заговорил не по повестке дня. Так с ним бывало. На этот раз, по словам Грамона, это и был «ход белыми». Сообщив об участившихся случаях нарушения американскими самолетами наших границ, он сказал, что последний инцидент произошел на днях, «в самый торжественный для нашего народа и трудящихся всех стран праздник 1 Мая». Однако никаких подробностей при этом приведено не было.
Реакция обратной стороны оказалась поспешной и недостаточно продуманной, в результате чего президент Эйзенхауэр оказался в «ловушке». Полагая, что самолет уничтожен, а пилот погиб, госдепартамент выступил с заявлением, в котором утверждалось, что У-2 совершал полет исключительно с мирными целями, но из-за неполадок с подачей кислорода сбился с курса и стал невинной жертвой. Хотя Вашингтон уже имел предупреждение от посла в Москве, что русские располагают какой-то дополнительной информацией о шпионском полете, и есть предположение, что Пауэрс пленен, это донесение было проигнорировано.
И тогда Хрущев предпринял новый ход, грозящий партнеру «матом». Выступая на той же сессии Верховного Совета в последний день ее работы, он заявил: «Товарищи, я должен посвятить вас в один секрет. Делая прошлое сообщение, я намеренно воздержался от упоминания о том, что пилот жив-здоров, что у нас имеются обломки самолета. Мы поступили так потому, что, сообщи мы все, как было, американцы придумали бы иное объяснение».
Вволю поиздевавшись над ЦРУ, Хрущев, однако, высказал надежду, что президент Эйзенхауэр мог и не знать об этой грязной акции. По словам того же Грамона, такое «великодушие» оставляло возможность американской стороне, опять же выражаясь шахматным языком, прибегнуть к гамбиту — жертве одной из фигур ради спасения партии. Такой фигурой мог стать Аллен Даллес. Учитывая ситуацию, а именно возможность срыва намеченного на ближайшее время совещания в верхах, шеф ЦРУ и сам заявил, что в случае необходимости готов стать козлом отпущения.
Но президент жертвы не принял. Возможно, не пожелал предстать в роли хозяина, который не в курсе того, что творится в его доме.

На сессии, где выступал Хрущев, произошло еще одно знаменательное событие — Председателем Президиума Верховного Совета СССР вместо подавшего в отставку «легендарного героя гражданской войны» стал 53-летний Брежнев. 7 мая им был подписан первый указ — о награждении орденами и медалями СССР ракетчиков, отличившихся при выполнении боевого задания по уничтожению шпионского самолета. Первым в списке награжденных значился старший лейтенант Сафронов Сергей Иванович. Печальная ложь была узаконена: о том, что он награжден посмертно, ничего не сообщалось.
А он уже был похоронен двумя днями раньше… Когда, вернувшись на базу, летчики узнали о трагической гибели друга, а Сергея, могучего, красивого парня, родом из Подмосковья, любили в части, они упросили командование разрешить похоронить его на воинском кладбище в Перми. Из этого города он вылетел тогда, здесь жили жена его, Анна Васильевна, и сынишка Саша. За прахом был направлен в Свердловск командир звена капитан А. Г. Железное, который и выполнил это поручение.
— Мы сделали все, как положено, — вспоминает Анатолий Георгиевич, ныне офицер запаса, заслуженный летчик СССР.
А через несколько дней в окружном Доме офицеров Свердловска состоялось чествование ракетчиков. Областная газета «Уральский рабочий» писала: «Первому вручается награда — орден Красного Знамени — капитану Н. Шелудько. Звучит музыка. Четко слышатся слова: «Служу Советскому Союзу!» И вот уже их повторяет награжденный майор М. Р. Воронов...» Далее в отчете поименно перечислены другие. О Сафронове — опять ни слова. Руководители области, рабочие — так было принято тогда — поздравляли воинов с победой, было зачитано приветственное письмо Центральному Комитету КПСС...
Можно лишь предполагать, что было на душе у тех, кто знал правду.
Пусть сегодня узнают ее все.

А. ЗОЛОТОВ.
Член Союза журналистов СССР.

В. ЧЕРЕПАНОВ.
(Корр. «Правды»).

Свердловск — Челябинск — Пермь.

СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА

«…— Я страж ворот, Фарамант, и, раз вы пришли, я должен провести вас к Гудвину, только наденьте очки.
— Очки! — удивилась Элли.
— Без очков вас ослепит великолепие Изумрудного городе. Даже все жители города носят очки день и ночь. Таков приказ Мудрого Гудвина. Очки запираются на замочек, чтобы никто не мог снять их».
(«Волшебник Изумрудного города»).

Кладбище некогда, как ему и полагается, находилось на городской окраине, но город давным-давно обошел его со всех сторон, словно втянул в себя, — и навсегда забыл. Тихое это, в стороне от шумных улиц место уже много лет не используется по скорбному назначению, и бывают здесь лишь старушки, которых притягивает единственная в округе, чудом сохранившаяся церковь.
В детстве я жил неподалеку и с дворовыми приятелями часто бегал на кладбище. Спрятавшись где-нибудь за деревьями, мы подглядывали, как, подходя к церкви, торопливо крестятся и кланяются в черное одетые женщины, и нам, жившим в ожидании уже близкого коммунизма, они казались чем-то вроде инопланетян.
Был и другой интерес: на кладбище был похоронен Летчик. У него были имя и фамилия, написанные на памятнике с «нашей» красной звездой, но мы его звали всегда именно так — Летчик. Помню, что мы никогда не испытывали страха перед его могилой, не представляли его мёртвым, видимо, потому, что в сознании нашем Летчик и Небо никак не вязались с могильным холодом и немотой.
Уже тогда мы понимали, что с Летчиком связала какая-то тайна: о нем самом, обстоятельствах его гибели в мирном 1960 году не было известно практически ничего, хотя сама история, к которой оказался он причастен, наделала много шума в стране и мире, ей посвящали газетные статьи и книги. Но имя Летчика при этом не упоминалось никогда, а сам факт его участия в этой истории — отрицался. Школьники не возлагали цветы к его могиле по праздникам, хотя стараниями все тех же сердобольных старушек она была прибрана и ухожена.
Мы никогда не спрашивали себя, почему о Летчике никто не знает. Так надо — понимали мы, окрестные мальчишки. Так надо — понимали наши взрослые родители. Надо стране, государству. Задавать вопросы казалось просто нелепым. У него, Государства, свои большие заботы, большая политика и большие интересы. И на фоне всего этого каша, собственная жизнь, в которой мы в школьном дворе играли в годную тогда «чику», в которой сосед дядя Степа, вечная ему память, по пьяной лавочке «гонял» соседку тетю Аню, — казалась нам мелкой, незначительной, почти как бы и несуществующей.
Время от времени Государство давало знать о результатах своей невидимой для нас работы, голосом Левитана сообщая о запуске космических ракет или о назначении кого-то на недоступную нам и непонятную должность, либо о снятии кого-то с высокого поста. И мы понимали: так надо. И если Государство не вспоминало о Летчике и похоронило его на окраинном, заброшенном кладбище, зараставшем бурьяном, то не потому, что забыло о нем, а потому, что ТАК НАДО. Во имя высших государственных интересов, которые выше Летчика, выше нас и вообще всего.
Понятно, что, как всякое тайное, недосказанное, история Летчика в дворовых разговорах обрастала самыми невероятными подробностями. Тот же, кто знал правду, хранил молчание, словно ждал горестно, когда мы, живые, сами во всем разберемся, когда вспомним о нем.

…Их готовили к этому дню — трех летчиков, освоивших новые скоростные перехватчики МИГ-19: Айвазяна, Сафронова, Гусева. В полку были и более опытные летчики, те, кто еще воевал в Корее, но выбор пал на них, молодых, с отменным здоровьем и отменной реакцией. Они тренировались по отдельной программе и знали, что рано или поздно их навыки пригодятся, потому что и в мире, и в небе страны было неспокойно. Попытки облета советской территории — хотя бы по краешку, вдоль границы — уже делались, уже заносил ветер в наше пространство гроздья воздушных шаров с разведаппаратурой. Бориса Айвазяна даже поднимали «на шары», и он сбил один — с шестого захода. В полку иронизировали по этому поводу (мол, не мог с первой очереди снять неподвижную цель), не понимая, что как раз в неподвижности все дело. Попробуй попади, когда девятитонная махина МИГа несется на маленький шар с околозвуковой скоростью: кажется, что в тебя выстрелили камнем из рогатки и он вот-вот попадет прямо в лоб.
Накануне 1 Мая они накупили в городе продуктов, вина и договорились отметить праздник вместе…
Подняли их по тревоге около пяти утра. Борис Айвазян и Сергей Сафронов, его ведомый, прибежали на аэродром почти одновременно. Айвазян все время вспоминал потом: двигатели машины Сергея запустились лишь с пятой попытки — не хотела земля его отпускать.
Тупорылые, с сильно скошенными крыльями МИГи, опираясь на острые хвосты бившего из двигателей пламени, круто ушли в темное еще, совсем пустое небо. В Свердловске сели на дозаправку, во время которой ведущий и ведомый в спешке поменялись самолетами. Их снова подняли в небо, дали курс на перехват, и тут выяснилось, что на машине Айвазяна не работает «кубик» — радиоответчик, постоянно посылающий сигнал: «свой, свой». Борт тогда значения этому не придал, зная, что сзади идет Сафронов с работающим «кубиком». Да и обстановка в воздухе была несложной: два перехватчика, шедшие на высоте 8—10 километров, и летевший значительно выше противник, на которого и пытались навести их локаторщики.
Да, в этот ранний час всего трое их было в небе Урала: армянин по имени Борис, русский по имени Сергей и американец, которому при рождении дали имя Фрэнсис. Занимался теплый праздничный день 1 Мая 1960 года. К западу от Урала страна только просыпалась, но во многих кабинетах телефоны правительственной связи раскалились добела, и с самых государственных верхов, выше которых никого нет, шла одна команда: снять, снять немедленно...
Тем временем Борису Айвазяну земля дала курс и высоту 8 километров. И тут, осматриваясь, в небе над Свердловском Айвазян увидел взрыв. Именно увидел: тонкую полоску, тянувшуюся снизу, какие-то обломки, которые медленно кружились в воздухе. Мелькнула мысль: противник произвел залп по земле. Сразу, в горячке перехвата, он не понял, что это земля дала залп по самолету-разведчику и сбила его, что обломки У-2 он как раз и видел.
Но этого в горячке не поняла и земля. Пауэрс уж висел под куполом парашюта, когда оператор, увидевший после пуска ракеты мельтешение на экране локатора, сообщил: цель дала помехи и скрылась...
В это время в том же секторе оказался самолет Айвазяна, и напряженно следившие за небом локаторщики передали: нарушитель снизился и вышел из помех. Теперь в качестве цели пошел Борис. «Кубик» на его машине молчал. В небо ушла еще одна ракета — мимо («Я видел: недалеко какой-то шарик пролетел...»). И тут с пункта, державшего связь с самолетами, дали команду на посадку под Свердловском. Борис сообщил Сергею:
— Оттянись, будем садиться с прямой.
То есть без традиционного круга над аэродромом. Машина Айвазяна резко пошла вниз. Собственно, такой способ поездки, напоминающей падение, и спас ему жизнь. Тут есть своя предыстория. В течение года во время учебных полетов Борис выполнял роль «цели», которую перехватывали товарищи по полку. Его просили подольше держаться наверху, и садиться приходилось с почти пустыми баками, вся время увеличивая угол снижения, почти падая. В тот день Айвазян именно так и сел. К нему подбежал техник:
— Тут такая война идет!
Борис поднял голову. Небо словно крепилось к земле тонкими прямыми нитями инверсионных следов, оставленных ракетами.
— Самолет, летевший за вами, вон там упал, — добавил техник и махнул рукой в сторону от аэродрома...
Потом, когда проходило многомесячное разбирательство случившегося, в приемной очередного поенного начальника Айвазян встретился с командиром «того самого» полка ПВО. Он и рассказал ему, как погиб Сафронов.
— Считай, ты в рубашке родился, — сказал командир. — Я только приготовился дать на тебя команду, как оператор докладывает: цель ушла. И вдруг снова — отметка на экране. А сообразить, что свой идет, не успели. У меня на губах уже была «твоя» команда. Вот и жахнули...
Самолет Сергея Сафронова упал километрах в десяти от аэродрома, неподалеку на парашюте опустился и он сам — мертвый, с огромной раной на боку. Возможно, катапульта сработала от детонации, а может, Сергей сам сумел в последний момент привести ее в действие. Этого нам уже не узнать.

Вот и все. Так и кончилась, сгорела в один миг жизнь старшего лейтенанта Сергея Ивановича Сафронова, которому накануне, в марте 1960-го, исполнилось тридцать лет. Так стал он Летчиком для меня и моих приятелей, живших в начале 60-х в окрестностях старого пермского кладбища, где давно никого не хоронят.
Что было потом? Потом была отменена встреча Хрущева и Эйзенхауэра. По стране прокатилась волна возмущения в связи с пиратской акцией американских империалистов, получивших по заслугам. Потом состоялся громкий суд над Пауэрсом, которого в конце концов обменяли на нашего разведчика.
Жизнь страны с ее большими заботами покатилась дальше, и только для маленькой, крохотной частички ее все кончилось. Жизнь с женой и сыном, полеты, планы — все.
Что еще? Борис Айвазян вскоре уволился из армии, закончил институт, защитился, работает конструктором, а вдова Сергея Сафронова (вот так жизнь поворачивается) стала его женой. Событие, уместившееся всего в несколько часов, гибель друга всю жизнь не давали покоя Айвазяну, ставили мучительные вопросы. Он даже отправил письмо Хрущеву, взялся было за воспоминания — да так и не закончил.
Мы долго говорили с ним, бывшим летчиком, сидя на кухне его крохотной московской квартиры, перебирая, словно пепел давно потухшего костра, документы, вещи — все, что осталось от Сергея Сафронова. Летная книжка, охотничий билет...
Стоит ли, нужно ли сейчас перебирать этот пепел памяти? Не знаю. Но отчего-то мучает, не отпускает чувство какой-то вины перед Летчиком моего детства, чувство, что что-то сделано не так. И те же вопросы задаю я себе, что и Борис Айвазян все эти годы. За что, почему погиб старший лейтенант Сергей Сафронов? Чем провинился он перед государством, если его, выполнявшего свой воинский долг до конца, оно спрятало с глаз подальше, не сообщив народу, который Сергей защищал, о честной гибели его? Так иные родители больного, умственно отсталого ребенка прячут его, как свой позор, в темную комнату, когда приходят гости...
Понятно, что гибель — нелепая, почти случайная гибель Сафронова мешала, путалась под ногами, никак не укладывалась в чеканные, победные формулировки приказов и газетных передовиц: империалисты посмели нарушить — и славные защитники первой ракетой...
В принципе ведь почти все верно: действительно, сбили, действительно, дали урок. Ну, а погибший летчик Сафронов — что мог добавить он к этому? Разве что немного горечи, разве что бросить тень, чуть подпортить праздник, заставить задуматься над все теми же проклятыми вопросами — зачем, за что, какова цена человеческой жизни в изумрудном городе социализма…
Ведь неизбежно, наверное, кому-то пришло на ум, что Сафронова и Айвазяна подняли в небо напрасно, так, на всякий случай, поскольку потолок МИГ-19 никак не позволял им дотянуться до У-2. А кто-то, глядишь, сопоставил бы полет Пауэрса, запуск шаров-разведчиков с отказом Советского правительства даже обсуждать выдвинутую еще в 1955 году президентом Эйзенхауэром идею «открытого неба», взаимного контроля сверхдержав за военной деятельностью на своей территории. Ни в коей мере не оправдываю американцев, но думаешь все же и о том, что были, видимо, у них основания тревожиться, интересоваться тем, что происходит в огромной державе, обладающей ядерным оружием и средствами его доставки. Державе, руководители которой то строят ГУЛАГи, то обещают: «Мы вас похороним». Это мы сейчас делаем открытия в собственной истории, а «там» уже давно кое-что знали о теневых сторонах нашего строя, который мы считали и их неизбежным будущим.
Я не историк и не политолог и не собираюсь в данном случае распутывать клубок событий тридцатилетней давности, анализировать причины «холодной войны». Уверен, что специалистам есть здесь над чем поработать. Для меня лично случившееся с Сергеем Сафроновым до и после его гибели примечательно другим: здесь, словно на изломе, обнаженно проступает извечная наша драматичная проблема взаимоотношений человека и Государства, Личности и власти, соотношения их взаимных прав и обязанностей.
Как долго исповедовали мы религию государственности, свято веря, что интересы государства всегда выше интересов человека, что человек должен служить ему, а не наоборот. Оно, выйдя из-под контроля народа, и само поверило в это и запросто распоряжалось судьбами, жизнями людей. Пришли ли мы на этом пути к счастью? Нет. Пришли к абсурдной, если вдуматься, но закономерной ситуации: если государство является в стране монопольным собственником всего, то в «собственность» его отходят и его граждане, и даже память о них. Государство решает, как и кого чтить, кого похоронить в Кремлевской стене, а кого — на забытом кладбище, кого славить, а о ком не говорить ни слова, кому быть «народным» и признанным, а кого лишить гражданства.
Кому нужны были секреты вокруг Летчика, вокруг Афганистана, вокруг тех наших парней, которые гибли в Корее и Вьетнаме, в Египте и где-нибудь еще? Что мы знаем о них, честно и до конца выполнявших приказы?
Верно, что у перестройки много аспектов, но для меня главное в ней — осознание того факта, что нет ничего выше человека, что вначале — человек, а потом уже призванное служить ему государство, что у каждого есть неотъемлемое и неотторжимое никем право на память, на то, чтобы о делах его знали люди, если делались они ради людей.
...На днях позвонил Айвазян:
— Я все думаю о Сергее... Знаю, что в газетных публикациях никаких посвящений не делают, но так хочется, чтобы хоть что-то о нем напоминало. Если будете писать...
В общем, я обещал.

В. КОНСТАНТИНОВ.
(Спец. корр. «Труда»)

ПЕРМЬ—МОСКВА.

И последнее: Хрущев топал ногами и требовал расстрелять американского мерзавца... Но правителя уже не слушали. Судьба его была решена.

Наверно уже мало кто помнит, даже те, кто видел всё это событие своими глазами, которое развернулось на глазах жителей Свердловска, возбуждённых минувшей Пасхой и сменивших её Первомаем.

В тот день, 1 мая 1960 года погода выдалась просто чудо. Тепло, солнечно, не единого облачка на небе. В самом Свердловске и городах в его окрестностях где-то уже прошла демонстрация, где-то ещё размахивали транспарантами трудящиеся, проходя мимо трибун с местными «вождями». Народ веселился и ликовал, погода тому способствовала.

Уже ближе к окончанию демонстрации высоко в небе вдруг стали раздаваться резкие сухие хлопки разрывов и появляться небольшие облачка. Возбуждённый народ ещё более возликовал неожиданному салюту, приветствуя разрывы криками «Ура!!!!».

Салют устроила 57-я Зенитно-ракетная бригада (ЗРБР) ПВО (командный пункт дислокации г. Берёзовский), и совсем не петардами, а боевыми ракетами. Не многие из демонстрантов поняли, что происходит в небе, а те, кто понял, наверняка впал в шок, заподозрив, что этот салют неспроста. Многие увидели, как из одного из облачков вывалились обломки самолёта и стали падать в сторону Дегтярска, а на востоке города в районе аэропорта Кольцова тоже появлялись облака разрывов с оранжевым заревом, и в небе висел купол парашюта. Небо было перечерчено инверсионными следами от ракет и самолётов, которые на высоте ветерок быстро раздувал в замысловатые гнутые линии. Впервые в истории зенитно-ракетных войск ПВО произошёл настоящий противовоздушный бой с самолётом нарушителем, находившимся в небе не где-нибудь над границей, а можно сказать в самом центре Союза. Скоро уже полувековая дата исполнится тому событию. Уже многие свидетели и участники того боя ушли в мир иной, а кто ещё живы, уж забыли совсем. Но тем и интересно событие, что забыли….. И, похоже, даже всего не знали. Или наоборот, были уверены, что знали. А была ли тогда, да и потом, сказано всё?

Как гласит история, утром 1 мая 1960 года в воздушное пространство СССР вторгся в очередной раз самолёт-нарушитель. Что это был за самолёт, в войсках уже знали, так как эти самолёты уже почти три года безнаказанно, словно насмехаясь над бессилием авиации СССР, летали, где хотели и как хотели. Это были высотные разведчики Lockheed U-2. Летая на высоте 20000-24000метров в стратосфере, они фотографировали интересующие их объекты, причём качество фотографий позволяло разглядеть даже номера на самолётах, стоящих на аэродромах. Наши перехватчики МиГ-19 могли забираться лишь на 17500 метров, и то для этого разгоняясь и выскакивая на высоту, как артиллерийский снаряд, где могли удержаться лишь несколько секунд, после чего сваливались вниз. К этому времени в ВВС начал поступать новый высотный истребитель-перехватчик Т-3 (Су-9), но он был ещё в стадии «притирания».

Этим майским днём, уже не впервые, ЦРУ предприняло очередную попытку пролететь над территорией Урала, так как ранее туда забирались, долетая до военных объектов Туры, но облачность не позволила провести необходимую фоторазведку. В этот раз ЦРУ было интересно получить снимки объектов, которые находились в районе между Челябинском и Свердловском. Уж очень привлекал американскую разведку этот район. И вот, «Леди Дракон», как называли сами Американцы самолёт U-2, управляемый Гарри Френсисом Пауэрсом уже 4 часа летел в нашем воздушном пространстве. Его маршрут от Аральского моря был проложен на Свердловск, далее Киров и оттуда в сторону Норвегии, где он должен был посадить свой самолёт на аэродроме в Будё.

Подробности происшествия в день Первомая станут достоянием широкой общественности во время майской сессии Верховного Совета СССР.

Нижесказанное вполне можно считать официальной версией событий.

«…Первая же советская ракета сбила американский самолет-шпион U-2…» Спустя неделю отличившиеся при уничтожении самолета и задержании Гарри Пауэрса будут награждены орденами и медалями. В частности, орденом Красного Знамени - М. Воронов, Н. Шелудько и С. Сафронов. Первые двое - ракетчики. Третий - летчик, награжденный посмертно. О деталях происшедшего на Урале из Указа Президиума Верховного Совета узнать было нельзя. А они были таковы. По самолету-шпиону было выпущено семь ракет. Первая из них обрубила У-2 хвостовое оперение, после чего тот стал, кувыркаясь, падать с 20-километровой высоты. Пауэрс покинул самолет, перевалившись через борт. Когда неуправляемая машина достигла высоты десять километров, она вошла в зону поражения другого ракетного дивизиона, которым командовал капитан Н. Шелудько. Здесь самолет-шпион настигли еще три ракеты. Остальные три достались истребителю МиГ-19, пилотируемому старшим лейтенантом С.Сафроновым. (http://www.airwar.ru/history/locwar/xussr/pauers/pauers.html) (Кто сбил Пауэрса)

Но до того как ракетчики 57-й ЗРБР начали работать по цели, в воздух был поднят случайно оказавшийся на аэродроме в Кольцово истребитель Т-3 (Су-9) под управлением капитана Ментюкова, несмотря на то, что пилот не имел высотно-компенсирующего костюма и самолёт не был вооружён, так как перегонялся из завода в Новосибирске в Белоруссию в Барановичи. Уже в воздухе пилоту была поставлена задача таранить нарушителя. Из-за отсутствия опыта навести на цель его не смогли, и он проскочил немного выше U-2, оказавшись впереди его на 8-10 км. Разница в скоростях самолётов была огромна: - U-2 летел со скоростью порядка 750 км/ч, в то время как Су-9 имел скорость свыше 2000 км/ч.

Ментюков: «Мне сообщают, что я обгоняю цель на расстоянии 8 километров, проскакиваю ее. Генерал Вовк кричит мне: "Выключай форсаж: сбавляй скорость!" "Нельзя выключать", я тоже вскипел, поняв, что на КП не знали, как использовать и наводить Су-9. "Выключай, это приказ", передал еще раз генерал. Чертыхнулся и выключил. И тут новый приказ: "Уходи из зоны, по вам работают!" Кричу: "Вижу". В воздухе к тому времени появились сполохи взрывов, одна вспышка чуть впереди по курсу, вторая справа. Работали зенитные ракетчики. Первым огонь по самолету-нарушителю открыл зенитный ракетный дивизион (ЗРДН), которым командовал капитан Николай Шелудько. Однако к тому времени самолет Локхид U-2 вышел из зоны поражения и стал огибать город, а потому ракеты не настигли его. Разворачиваюсь, ухожу из зоны огня, продолжает рассказ Игорь Ментюков, а затем спрашиваю о местонахождении цели. Мне с КП: «Цель сзади". Предпринимаю новый разворот, но чувствую, что падаю. Шел ведь без форсажа, не заметил, как скорость понизилась до 300 км/ час. Свалился на 15 тысяч метров. А с КП: «Включай форсаж". Зло опять взяло, кричу: "Надо знать, как и на каких скоростях он включается". Разогнал самолет до 450 километров, пробую включить форсаж, хотя он включается при 550 километрах. В это время загорается лампочка аварийный остаток топлива. Становится ясно - наведение сорвалось. Дают указание - тяните до Кольцова". (http://www.webslivki.com/u11_2.html) (Пауэрс, самолёт-шпион U-2)

Когда Пауэрс безнаказанно пролетел над Челябинском и вошел в боевую зону зенитных ракетных частей, прикрывавших Свердловск, о чем доложил офицер наведения, с КП поступила команда - "Уничтожить".

Пауэрс в это время находился в зоне ракетного дивизиона, которым командовал, точнее, исполнял обязанности командира, майор М.Воронов. Решение на уничтожение Пауэрса было несколько затянуто, и когда офицер наведения утопил кнопку пуска первого канала, тот уже оказался в зоне запрета, и ракета не стартовала с этого канала. Короче говоря, подчиненным Воронова удалось пустить ракету, когда Пауэрс уже стал удаляться. Она настигла самолет вдогон, обрубив хвостовое оперение. К слову замечу, что это был первый настоящий боевой пуск в истории советских зенитных ракетных войск. Расположенный позади пилота мощный двигатель принял на себя основной конус осколков и спас летчика от неминуемой гибели. На экранах наведения на месте встречи отметок от цели и ракеты образовалось облако светящихся брызг, потом все исчезло. Экраны стали светиться ровным зеленоватым светом. - Встреча! Разрыв! - доложил офицер наведения старший лейтенант Э. Фельдблюм.

Однако утверждать с полной определенностью, что цель прекратила свое существование, никто не отважился. Это сейчас любой оператор станции наведения ракет точно скажет: уничтожена цель или нет. Тогда же возникли сомнения: - а если нарушитель применил помехи и под их прикрытием резко снизился и ушел из зоны поражения?

В это время из другого ракетного дивизиона, которым командовал майор В.Шугаев, поступил доклад: - Есть цель! Вижу пару в зоне поражения! Что делать? Откуда взялась эта "пара"?! В воздухе авиации нашей быть не должно. А из Москвы категоричный приказ: нарушителя уничтожить, во что бы то ни стало!

Боевыми действиями расчета на командном пункте зенитных ракетных войск ПВО руководил в тот день полковник И. Певный - опытный артиллерист-ракетчик. Здесь же находились, так сказать, для контроля первый заместитель командующего группировкой генерал Солодовников и член Военного совета генерал Чубаров. Когда с ракетной "точки" Шугаева поступил доклад о появлении в зоне поражения пары истребителей, полковник Певный определил: "Свои!"
- В воздухе своих самолетов нет, - возразил ему Солодовников.
- В воздухе свои самолеты! - настаивал полковник, отложив микрофон командной связи в сторону.
- Уничтожить! - дал команду Соловников.
- Это наши истребители! - Певный вышел из-за пульта управления.

Тогда генерал Солодовников сам взял микрофон и поставил задачу командиру зенитного полка, который в свою очередь приказал Шугаеву: - Цель уничтожить!

С ракетной "точки", опалив землю огнем, взмыла в небо ракета. За ней вторая, потом третья... Ведущий пары "мигов" капитан Айвазян, летевший впереди, заметил пуск ракет с земли, мгновенно сориентировался, сделал противоракетный маневр и ушел в пике на малую высоту. Следовавший за ним старший лейтенант Сафронов не успел...

В официальных донесениях об уничтожении Пауэрса фигурирует цифра - семь. То есть по нарушителю (а на самом деле, как мы знаем, не только по нему) было выпущено семь ракет. В действительности ракет было израсходовано восемь. Восьмую пустил по своему истребителю Су-9 дивизион соседней зенитной ракетной части. Су-9, как справедливо отмечает в своих воспоминаниях пилотировавший его капитан Ментюков, поднял в воздух генерал Вовк по соответствующей команде авиационных начальников из Москвы, не доложив командующему группировкой генералу Коршунову и не известив ракетчиков.

Барражируя в небе над Свердловском, Ментюков случайно пересек границу зоны поражения одного из ракетных дивизионов части, которой командовал полковник Ф.Савинов. Был обстрелян. Счастье Ментюкова в том, что он сразу же вышел из зоны, и ракета не настигла его, уйдя на самоликвидацию.

Стоит, наверное, рассказать и о том, как было определено, кто и сколько ракет выпустил. И по кому. Для этого была довольно веская причина. Дело в том, что командир зенитной ракетной части полковник Савинов, обстреляв свой Су-9, был убежден, что именно его дивизион сбил Пауэрса. Он попросту не знал тогда, что кроме нарушителя в небе были свои истребители. Требовалось документально подтвердить, как обстояла ситуация. На крупномасштабной карте района мы нанесли точки дислокации ракетных дивизионов, Затем обозначили места падения остатков ракет. Потом красными линиями отметили курсы полета своих истребителей. Когда карту показали Савинову, он признал ошибку.

Вскоре после работы в Свердловске комиссии из Москвы у нас в штабе зенитных ракетных войск состоялось партийное собрание. Присутствовал на нем и член Военного совета генерал Чубаров, впоследствии ставший заместителем члена Военного совета Войск ПВО страны. Собрание проходило бурно, и уже в самом начале его ракетчики задали Чубарову несколько вопросов. Вот некоторые из них: почему, вопреки запрету, в боевых зонах летали свои истребители? Почему главный виновник гибели летчика Сафронова генерал Вовк ушел на повышение? Почему полковнику Савинову, чей дивизион обстрелял свой же истребитель, присвоили генеральское звание? Почему обошли поощрением полковника Певного - начальника штаба ЗРВ, который правильно определил, что в воздухе находятся свои истребители, и отказался дать команду на их обстрел? – «В конце я обязательно отвечу на все ваши вопросы», пообещал нам генерал Чубаров. Но минут через десять ушел с собрания, сославшись на телефонный звонок из Москвы. На следующий день до всех офицеров штаба довели распоряжение генерала: "Запретить критику приказов и распоряжений командования!" И, наконец, последнее. Для тех, кто сомневается в изложенных фактах - в архиве ПВО хранятся материалы детального расследования событий 1 мая 1960 года, проведенного государственной комиссией. Основные выводы этого расследования полностью подтверждают мой рассказ. (http://www.airwar.ru/history/locwar/xussr/pauers/pauers.html) (Кто сбил Пауэрса)

Уважаемый читатель, в выше сказанном мы видим официально изложенную участниками событий версию произошедшего, которую вот уже 50 лет принято считать истиной….

Но так ли это было?

Многие писали об этом бое ракетчиков, делались различные выводы и заключения и даже Ментюков в 1996 году заявил, что U-2 сбил именно он, выскочив перед Пауэрсом на форсаже и вогнав того в штопор. (Игорь Федорив. Дело Пауэрса: Новый поворот через 36 лет. http://www.zn.ua/3000/3150/7341/ )

Уже полвека скоро эта «официальная версия» иногда появляется в прессе, свои взгляды на произошедшее событие изложил один из участников этого боя – Игорь Францевич Цисарь в статье «Первомайский юбилей» (http://www.combatavia.info/razvl65.html), в интернете нередко затевается спор на эту тему, даже фильм сняли – «Прерванный полёт Гарри Пауэрса». Кто-то безоговорочно соглашается с официальной версией, кто-то с недоумением, есть и такие, кто просто не верят в неё. Попытка разобраться во всём написанном, увиденном, услышанном привела к неожиданным результатам…

НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ В ДЕЛЕ

В журнале «Техника и вооружение» за 2002 год есть статья о боевом применении ЗРК С-75 (http://otvaga2004.narod.ru/otvaga2004/wars0/wars_34_1.htm) Там есть интересные строки. Цитата: «Напротив, уничтожение 1 мая 1960 г. под Свердловском самолета U-2, пилотировавшегося Френсисом Гарри Пауэрсом, получило огромный пропагандистский резонанс, тем более что при этом удалось поймать американскую администрацию на явной дезинформации относительно якобы случайного нарушения советских воздушных рубежей.

Разумеется, при этом скромно умалчивалось о некоторых нюансах, связанных с полетом U-2. Так, еще до подлета к Свердловску нарушитель был обстрелян одним из находившихся на его пути ЗРК С-75 при приближении к дальней границе зоны пуска. Однако отрабатывая, по-видимому, плановый разворот на заданном маршруте, Пауэрс вышел из зоны поражения."….

Судя по этому утверждению, события начали развиваться несколько раньше, чем упоминается в официальной версии. Наверно начиная с этой цитаты, и стоит попробовать разобраться в полувековой официальной версии.

Итак, как нам уже 50 лет известно, в 5 утра по московскому времени через границу с Афганистаном в небо СССР, нарушив воздушные рубежи, вторгся высотный самолёт-разведчик под управлением Френсиса Гарри Пауэрса. С этого момента все Войска ПВО были приведены в боевую готовность № 1. Хрущёв в стиле "Штиблетом по Кузькиной матери" приказал сбить U-2 любой ценой. Сам по себе факт пролёта нарушителя в столь значимый для СССР день был просто пощёчиной от администрации США

Не будем вдаваться в подробности, как Пауэрс долетел до Южного Урала и миновал два зенитно-ракетных дивизиона 37-й зенитно-ракетной бригады (командный пункт г. Кыштым) 19-го корпуса ПВО (командный пункт г. Челябинск), которые по разным причинам не оказались готовыми к стрельбе. Почему так получилось – история трактует по-разному. Наконец, направляя свой U-2 в сторону Свердловска, в районе оз. Синара самолёт Пауэрса оказался в зоне поражения ещё сразу двух ЗРДН той же 37-й бригады. Один располагался на западном берегу оз. Щелкунское – 4-й ЗРДН, а другой – 5-й ЗРДН в 6 км к югу от с. Полдневая. Нигде и никогда не упоминались эти два ЗРДН, хотя Пауэрс летел на Свердловск между ними. U-2 шёл на высоте около 20700м. со скоростью порядка 750 км в час.

Погода в тот день была над Уралом просто чудесной – солнечной, без единого облачка. Направление Пауэрс держал на восточную часть Свердловска, намереваясь обойти город с востока и далее на Киров. Изначально маршрут пролегал чуть ближе к Щелкунскому ЗРДН, (4-й ЗРДН 37-й ЗРБР), но там шли регламентные работы, и часть аппаратуры была отключена. Сейчас уже сложно установить, почему командование 37-й бригады тянуло с командой на пуск 5-му ЗРДН, где командиром был подполковник Новиков. Может никак не могли прийти в себя от факта, что цель миновала уже два ЗРДН, пройдя через их зоны поражения, и надеялись, что стрелять будет Щелкунский ЗРДН, который хоть и был на регламентных работах, но успел привести технику в боевую готовность. Успеть-то успел, но сгорел магнетрон и ЗРДН стал не боеготов, вследствие чего команду на пуск отдали Новикову, которому пришлось выполнить стрельбу находясь в крайне сложном положении, цель уже пересекла параметр т.е. стала удаляться. Пуск осуществлялся вдогон на дальней границе зоны пуска, и соответственно встреча ракеты с целью произошла в районе дальней границы зоны поражения. Поэтому возможно успели пустить только одну ракету вдогон. Прошла команда К-3 (ближнего взведения радиовзрывателя – необходимое и обязательное условие для поражения цели), по экранам индикаторов боевой расчет наблюдал и встречу, и подрыв ракеты. После взрыва ракеты цель некоторое время сопровождали с незначительной потерей высоты и с некоторым отклонением от прежнего курса. Визуально видели, как из облака взрыва ракеты некоторое время тянулся небольшой белый след в сторону Свердловска. Можно предположить, что это вытекало авиационное топливо из поврежденных баков самолета, ведь на таких высотах авиационный керосин при поражении цели практически не воспламеняется. Боевой расчет 4-го ЗРДН (оз. Щелкунское) тоже наблюдал картину боя на своих экранах индикаторов. Когда Новиков доложил в Кыштым, в штаб бригады о результатах стрельбы, там долго переспрашивали, "Точно попали или нет?", так как в штабе была не самая "здоровая атмосфера" из-за того, что цель прошла над четырьмя ЗРДН бригады и только в последний момент успели пустить одну ракету. Когда командир Щелкунского ЗРДН подполковник Любин подтвердил попадание ракеты Новикова и снижение цели (которую вскоре вообще потеряли) в штабе уже решились докладывать в Челябинск – в штаб корпуса. Время неумолимо шло и уходило. Если допустить, что U-2 получил повреждения из-за осколочного воздействия от срабатывания боевой части ракеты, – фугасного действия на такой высоте практически нет, то цель могла всего лишь получить повреждение отдельных важных систем, а именно двигателя, хвостового оперения и других элементов без физического разрушения цели в воздухе. Пауэрс подтвердил, что он падал вместе с самолетом, пока не выпрыгнул с парашютом на высоте приблизительно 5 км - значительно меньшей, чем высота полета до его поражения. Сам Пауэрс вообще даже не понял, что взорвалось позади его самолёта.

Из стенограммы суда:

Руденко: На какой высоте Вы продолжали полет - на высоте 66 тысяч футов? (прим. автора: около 20 км).

Пауэрс: По мере того как горючее расходовалось, уменьшался вес самолета и я набирал высоту.

Руденко: На какую высоту Вы забрались?

Пауэрс: Примерно на высоту 68 тысяч футов (прим. автора: около 20700 м), может быть, немного меньше или больше.

Руденко: Именно на этой высоте - 68 тысяч футов - Вы летели в районе Свердловска?

Пауэрс: Да.

Руденко: Именно на этой высоте - 68 тысяч футов Вы были сбиты советской ракетой?

Пауэрс: Да, что-то на этой высоте меня сбило.

Руденко: Вы сказали, что Вас что-то сбило?

Пауэрс: Да, я не видел точно, что меня сбило.

Руденко: Но именно на этой высоте Вы были сбиты?

На вопрос, где это и как произошло, он ответил: «Полет продолжался уже четыре часа. Заметив аэродром, не отмеченный на карте, (прим. автора: Кольцово – прямо по курсу) я зафиксировал и его. Мой курс должен был пролегать прямо над ним. Внезапно раздался глухой удар, самолет резко рвануло вперед, и чудовищная оранжевая вспышка озарила кабину и небо. (прим. автора: на такой высоте вспышке взрыва не от чего отражаться, облаков нет, поэтому возможно, летчик видел вспышку в зеркалах, расположенных в кабине, и ракета, видимо, взорвалась совсем не снизу под самолётом). Самолет тотчас начал падать, и я почувствовал, что вот-вот отвалятся крылья и хвост. Возможно, прямое попадание не достигло самолета, но ударная волна и осколки повредили его... Это произошло на высоте приблизительно 68 тысяч футов... Меня сбили примерно в 25-30 милях (прим. автора: 40-48 км) южнее или юго-восточнее города Свердловска. В этот момент я летел довольно точно по курсу..." (кстати – даже от центра Свердловска это ещё зона поражения ЗРДН Новикова, – Косулино гораздо ближе к Свердловску, – почти рядом с аэродромом Кольцово) который видел Пауэрс и направлялся на него. Нужно не забывать, что U-2 это самолёт разведывательный в том числе с фотоаппаратурой и если есть необходимость сделать снимки того или иного объекта, он будет идти точно по курсу. По курсу был неизвестный аэродром и с большой долей вероятности, Пауэрс держал курс на него.

Вполне вероятно, что попадание было, если его подтвердили с соседнего ЗРДН. U-2, как идеальный планер, просто стал планировать, теряя высоту в направлении на п. Поварня, где и упал на вспаханное поле.

Интересен тот факт, что один из участников того события, Цисарь Игорь Францевич, который ранее написал свою статью "Первомайский юбилей" (http://www.combatavia.info/razvl65.html) при личном общении по телефону, поведал, что U-2 упал так "мягко", что у него только одно крыло отлетело.

Фото из музея ЦРУ. Деревянная модель самолета-шпиона U-2, сбитого 1 мая 1960 под Свердловском. Эта модель была предоставлена на слушание в Сенат. Её лично сломал Г. Ф. Пауэрс, показавая, какие повреждения получил U-2 при падении. (http://www.centrasia.ru/news2.php?st=1068380460)

Пауэрс на слушаниях в Сенате с моделью U-2.

В журнале "Огонёк" за май или июнь 1960 года есть фотографии, где на фоне сбитого U-2 стоит группа офицеров. Самолёт действительно не выглядит, как после падения с двадцатикилометровой высоты (особенно если вспомнить фотографии разбившихся в авиакатастрофах самолётов, падавших с меньших высот, где обломки разлетаются на мелкие детали).

Фото сбитого U-2 с сайта http://www.aerospaceweb.org/question/history/q0013.shtml

Откуда директор совхоза мог знать тонкости падения U-2? Все очень просто, тогда армия помогала совхозам, а совхозы армии и за "накрытой поляной" языки, бывало, развязывались по дружбе, а может быть Берман сам был фронтовиком (что скорей всего) и имел представление о том, как падают самолёты. В какой-то степени это тоже подтверждение того, что самолёт упал, планируя, не разлетевшись по площади на несколько километров.

Ментюков (летчик перехватчика Су-9), перегонявший из завода Су-9 и совершив промежуточную посадку в Кольцово, был поднят в воздух на безоружном самолёте, не имея высотно-компенсирующего костюма, с заданием таранить U-2.

В штабе армии боялись, что Пауэрс обойдёт позиции ЗРДН, и шли на всевозможные попытки достать нарушителя любой ценой. МиГ-19 для этого не годились – у них потолок был значительно ниже.

Но Ментюкова точно вывести на цель с земли не сумели, а сам он визуально обнаружить её не смог, имея на форсаже скорость в три раза превосходящую скорость U-2, в результате чего выскочил впереди U-2 оставив того позади километрах в 10. При этом можно вспомнить, что во многих рассказах, в том числе и со слов самого Ментюкова (Игорь Федорив. Дело Пауэрса: Новый поворот через 36 лет. http://www.zn.ua/3000/3150/7341/ ), оказавшись впереди Пауэрса, он получил указание с КП срочно покинуть зону, так как в работу вступили ЗРДН. Ментюков упоминает два взрыва впереди и один справа («Как сбили Пауэрса» http://www.webslivki.com/u11.html ). Выйдя из зоны поражения с почти пустыми баками, он кое-как дотягивает до полосы в Кольцово, заходя на посадку с восточной стороны. Со слов Ментюкова это были предположительно ракеты ЗРДН Шелудько, который имел позицию в 35 км к северу от позиции Воронова. При этом нужно учесть, что граница поражения комплекса С-75 Двина на высоте 20000 м – 28 км. Т.е, как сказал опять же участник тех событий Цисарь И.Ф. (при общении по телефону) – "Шелудько, как бывший артиллерийский зенитчик, вёл заградительный огонь!?! Но тогда взрыв чьей ракеты был справа? И Самсонов, к примеру, утверждает (Владимир Самсонов «Кто сбил Пауэрса» http://www.airwar.ru/history/locwar/xussr/pauers/pauers.html ), что Шелудько стрелял в облако помех тремя ракетами (одна из трёх ушла в сторону Пышмы), значит, Ментюков не ошибается, утверждая, что первым пустил ракеты Шелудько. Цисарь тоже подтверждает слова Самсонова, с уточнением, что в U-2 попала только одна ракета. Шелудько просто не мог достать цель даже там, где она уже падала.

Далее в истории начинается самый растиражированный многими участниками, корреспондентами, свидетелями и прочими лицами момент. Этот момент можно назвать историческим, так как он касается стрельбы ЗРДН, где временно командовал майор Воронов (в то время штатный начальник штаба ЗРДН).

Интересен тот факт, что ситуацию с пуском описывают по-разному. Можно попытаться рассмотреть три повествования на сей счёт: – в одном случае говорится, что с пуском подзадержались и стрелять пришлось "вдогон". Это и сам Воронов нередко упоминает в различных статьях. Т.е если это понимать, как-то, что цель миновала параметр и стала удаляться, когда пустили ракету, – значит U-2 уже прошёл над ЗРДН, и ракета была пущена вслед удаляющемуся самолёту. О стрельбе «вдогон» утверждает даже сам создатель этих ракет – Грушин: «Пауэрсу, в общем-то, повезло. Ракета была пущена вдогон, а не навстречу. Поэтому, когда она настигла цель и взорвалась, осколки ее боевой части повредили самолет, но двигатель, словно щит, заслонил кабину пилота, размещенную в носовой части машины, и летчик остался жив».(http://pvo.guns.ru/people/grushin.htm) И не верить его словам трудно, так как в «подковёрных» играх военных он едва ли был замешан, кроме того создатель ракеты не мог не знать как выполнялась стрельба, и где, и как взорвалась ракета. (Уважаемый читатель – похоже, что эти условия нам уже знакомы, только происходили в другом месте). В таком случае если стрельба велась по уходящей цели, как она упала, не долетев до ЗРДН? Не совсем понятно. О том, что стрельбу начали на встречном курсе, и далее она перешла вдогон – не упоминается, но если бы это было так, то ракета скорей всего попала бы в U-2 снизу в районе хвоста, к примеру. Но почему тогда пишут и утверждают, что ракета взорвалась не снизу, а сзади? И, кроме того, U-2 не был настолько прочной конструкцией, чтоб выдержав такой удар снизу не развалиться в воздухе.

Хотя, к примеру, Самсонов пишет («Кто сбил Пауэрса» http://www.airwar.ru/history/locwar/xussr/pauers/pauers.html ), что хвост оторвало, но тогда почему другие утверждают, что хвост был помят от удара о землю, но не оторван от фюзеляжа? Хвост упал бы там, где его оторвало, а не рядом с самолётом. Нужно сказать, что версия о стрельбе по удаляющейся цели звучит именно у Самсонова, который в тот знаменательный день находился на командном пункте 4-й Армии ПВО.

Есть ещё один участник – Цисарь И.Ф., который, (при личном общении по телефону) утверждает, что U-2 на подходе к дальней границе зоны поражения вдруг резко сменил курс и стал обходить позицию ЗРДН, двигаясь вдоль границы поражения, а потом с востока вдруг пошёл на ЗРДН и тогда был произведён пуск ракеты.

Если рассмотреть такой маршрут на карте, создаётся впечатление, что Пауэрс выполнял разворот, для последующего захода на посадку на взлетно-посадочную полосу аэродрома Кольцово. В таком случае вполне можно озадачиться, – а Пауэрс ли это был? Сам мистер Гарри Пауэрс не упоминает о планах дозаправки в аэропорту Кольцово, напротив, говорит о том, что его курс должен был пройти прямо поперёк аэродрома с юга на север. И не совсем понятна история с двумя ракетами, которые «не пошли». Где-то пишут, что пошла первая, где-то утверждают, что третья. Скорей всего третья.

Схема зон поражения ЗРК С-75 (http://www.raspletin.ru/produce/adms/s75/)

Цисарь, оправдывая офицера наведения Эдуарда Фельдблюма, в отчёте о работе дивизиона написал, что пусковые установки (ПУ) оказались в зоне запрета, что подтверждает и Самсонов и ещё некоторые исследователи истории. Но цель должна была в этот момент находиться на высоте 20 000м. – о какой зоне запрета речь? И вообще несколько странно, что отчёт составлял офицер, который отсутствовал на ЗРДН в момент боевой работы и составлял его по рассказам офицеров? Ну да вполне можно допустить, что, как сам Цисарь пишет (http://www.combatavia.info/razvl65.html), что Воронов приказал, – он приказ не обсуждал. По словам Цисаря: «На экране офицера наведения пачка импульсов ракеты приближается к пачке импульсов цели. Они совместились, и экран залило облаком импульсов, в котором не было видно ни ракеты, ни цели. Первоначально решили, что цель применила помехи, но вдруг увидели, как из облака выползает нормальный сигнал "ответчика" ракеты, удаляющийся от цели». При написании этой статьи было опрошено немалое количество ракетчиков-ветеранов, большинство из которых просто опровергли факт работающего ответчика ракеты, как и «облака импульсов». Можно допустить, что такое может произойти с ракетой, но при этом в рассказе Цисаря ничего не говорится о разрушении цели, даже попадании в цель. …«Метки совместились, и экран залило облаком импульсов»... Когда взрывается 195 кг боевой части (БЧ) ракеты и при этом детонируют топливные баки, о какой работе ответчика можно вести речь? А у них ракета летит да еще у нее работает и приемник и передатчик. Какая-либо работа бортового оборудования зенитной управляемой ракеты (ЗУР) (автопилот, блок радиоуправления и радиовизирования) после подрыва почти 200 кг боевой части практически исключена (даже рассуждать об этом наивно – достаточно вспомнить автомобили террористов после подрыва значительно меньших по мощности взрывных устройств). Ведь если от цели мы видим отраженный сигнал, то ракета сама присылает пачку импульсов. Занимательно, но как-то не очень соответствует действительности. Особенно: – "они совместились, и экран залило облаком импульсов". Ничего там не заливает. Никаких там облаков не наблюдается. Даже на масштабе «5 км» на экране индикатора оператора ручного сопровождения. Если цель ставит пассивные помехи, то отметка от цели видна очень четко даже в случае постановки помех. Если наблюдается подрыв боевой части ракеты, то это видно очень отчетливо. А если промах минимальный, то наблюдается и так называемое физическое разрушение цели. Это все видно на экранах индикаторов (офицера наведения и операторов ручного сопровождения) достаточно отчетливо. Подрыв визуально хорошо виден на экранах индикаторов.

Даже солдат – оператор ручного сопровождения, первый раз выполняющий боевую стрельбу и тот различит, был подрыв или нет.

Офицер наведения тоже вскрикнет – "Есть подрыв!"

Это своего рода – если, конечно, так можно сказать, небольшая вспышка на экране. Когда цель «зацепили» осколками «хорошо», то сигнал от цели начинается дробиться, «пухнуть», терять отчетливые очертания, далее, как правило, происходит срыв автосопровождения, если стрельба выполнялась в режиме АС (автоматического сопровождения). Падает скорость, цель непонятным образом ведет себя по угловым координатам. Но у Воронова решили иначе – цель применила пассивные помехи. И после этого 30-минутное молчание...

Это длительное молчание, судя по всему, неспроста. Пустить ракету и ничего не доложить о результате стрельбы, кроме того, что "Цель применила пассивные помехи". Несколько странно. Помехи помехами, а что с ракетой, – куда она делась? И куда делась цель? Остаётся лишь гадать, что решили у Воронова в кабине «У» (командный пункт дивизиона), – или поняли, что «промазали» или произошёл срыв сопровождения, и ракета, потеряв управление, ушла на самоликвидацию.

Ментюков же видел взрывы ракет, впереди и справа, оказавшись впереди Пауэрса (http://www.webslivki.com/u11.html). Или, возможно, стреляли по выскочившему с одного курса с U-2 Ментюкову, но навестись по скоростной цели не смогли, и «промазали»? А, если вспомнить, как описывает "пируэты" Пауэрса Цисарь, то ещё больше возникает уверенность, что этой целью вполне мог быть Ментюков, разворачивающийся в поисках Пауэрса и с потерей скорости и высоты пошедший на посадку. А Воронову кроме как о помехах доложить было больше нечего. Не исключено, что, потеряв цель, и поняв, что обстрелял свой Су-9, он на 180 градусов разворачивает антенны в поисках цели и в них упирается диаграмма направленности передатчика соседа, который ставит его приемнику не синхронизированную активную помеху средней интенсивности.

Ментюков в 1996 году, в своём интервью в центральную прессу, заявил, что это он сбил U-2, выскочив пред ним на форсаже (Игорь Федорив. Дело Пауэрса: Новый поворот через 36 лет.http://www.zn.ua/3000/3150/7341/). Это наверняка вызовет у всех улыбку. Но, если подумать, с чего вдруг он решил сделать такое заявление, можно прийти к выводу, что он мог видеть, что ракета Воронова ушла «в никуда», самоликвидировавшись в стороне от него. Как не мог видеть взрыв ракеты, пущенную ЗРДН Новикова, потому, что уже обогнал U-2, который был ниже и сзади. А когда он увидел вполне сохранившийся U-2 рядом с разбитым в «клочья» МиГом Сафронова – пришёл к выводу, что U-2 попав в спутную струю его Су-9 лишился управления и рухнул на землю. Что другое могло толкнуть его на такое сомнительное заявление? Если бы он добавил при этом, что видел, как ракетчики промахнулись, но ТАКОЕ заявить он не посмел. Он, как и все не ведал о том, что по U-2 стрелял ещё один ЗРДН до того, как Пауэрс вошёл в зону поражения ЗРДН Воронова. Об этом нигде никогда не говорилось и не писалось.

Можно рассмотреть ещё одну версию: – ракета Новикова была именно той ракетой, которая повредила U-2 сзади, и Пауэрс планируя со снижением, – самолёт наверняка потерял топливо – стал легче и дальность такого планируемого падения возросла. Кроме того, при ударе о землю топливо, почему то не воспламенилось, а его должно было быть ещё на полёт до Норвегии, почти на половину маршрута. Взрыв и пожар наверняка сопровождали бы падение.

Реконструкция обстановки и событий (Селин С.Б.)

Рассмотрим такой вариант, в случае если стрельба велась Вороновым по падающей цели. Итак, U-2 теряя высоту, входит в зону поражения ЗРДН у Косулино: – Воронов начал стрельбу на предельном параметре: – 1-я ПУ в зоне запрета, пуск не прошел, – идут большие угловые перемещения. Повторный пуск только через 12 сек. 2-я ПУ попадает в зону запрета. Цель удаляется, а вернее падает. Ракета с третьей ПУ стартует и проходит мимо. Только падение самолета по траектории объясняют и наличие зон запрета, промах Воронова (стрельба на параметре – наихудшие условия для работы радиовзрывателя, – не успевает «накопить» 9-12 импульсов).

Действия 2-го ЗРДН 57-ЗРБР у Косулино вызывают массу вопросов, как видим. К ним можно добавить, что Воронов доложил о поражении цели спустя почти 30 минут, лишь увидев, как падает U-2. Всё это время он видимо или вообще не понимал, что происходит, либо наоборот понимал, но докладывать об этом не хотел, а когда "вещественные доказательства" стали падать к нему «на голову», – он решил доложить, наверняка до конца так и не уверенный, что он сбил нарушителя.

Хрущёв кроме "кузькиной матери" обещал звание Героя СССР, но почему-то Воронов получил лишь орден Боевого Красного знамени. Как и Шелудько, который со слов Цисаря (в личном общении по телефону) "вёл заградительный огонь в сторону облака".

Шелудько, так или иначе, делал своё дело и вошёл в число участников уничтожения нарушителя. То, что его ракеты не доставали до нарушителя – это уже не так важно.

Среди награждённых был и ст. л-т Сафронов, правда, посмертно. Его МиГ-19 попал под ракеты ЗРДН м-ра Шугаева. МиГ упал на окраине г. Дегтярска.

Это непонятное облако, появившееся после «выстрела» Воронова смутило всех. В него пустил ракеты Шелудько. Облако видели все – цель, которая упала, не развалившись в воздухе, не видел никто (?????). И когда из этого облака появились ещё две отметки от пары МиГов Айвазяна и Сафронова, на КП видимо решили, что это наконец-то появился "сверхживучий" U-2, который целых тридцать минут скрывался в этом облаке. Похоже, к тому времени U-2 был совсем потерян и его искали совсем не там, где он был, т.е. не на той высоте. То, что цель была парная, уже никого не волновало. Шугаев было усомнился, но получив приказ на уничтожение, выполнил его. Шугаев был лишь командиром ЗРДН. На КП бригады (корпуса и Армии в том числе) ставки были куда выше. Даже не смотря на предупреждение полковника Певного (Начальник штаба зенитных ракетных войск) о том, что это наши истребители, генерал Солодовников (первый заместитель командующего Армией) лично отдал приказ Шугаеву на уничтожение.

Айвазян в этот момент «пошёл вниз» спикировав, и это спасло ему жизнь. Сафронов повторить маневр за ведущим не успел.

Одним словом, уже никто не был уверен в чём-либо, и, окажись в воздухе ещё кто ни будь или что ни будь – в этом направлении «пошла бы» ракета.

Хотелось бы вернуться к статье Самсонова (Владимир Самсонов «Кто сбил Пауэрса (http://www.airwar.ru/history/locwar/xussr/pauers/pauers.html). Если задуматься, то создаётся впечатление, что для официальной версии никто ничего специально не придумывал. Как до сих пор непонятно: ракеты у Воронова в запрете были или это выдумка Цисаря, в чём он сам признаётся (http://www.combatavia.info/razvl65.html). Но Самсонов пишет об этом, однако, и подтверждает сей факт. Кроме того с его слов ракету пустили, когда цель стала удаляться. Цель без хвоста падает и, кувыркаясь, входит в зону поражения ЗРДН Шелудько (???), который тремя ракетами бьёт в падающий U-2. Те обломки U-2, которые видели очевидцы, упомянутые мной и можно увидеть в Центральном музее Вооружённых Сил при желании, не наводят на мысль, что по ним прошлись осколки четырёх ракет. От более прочного в отношении конструкции МиГа Сафронова обломки смотрелись куда впечатляюще. И место, где упал U-2 совсем не близко к зоне поражения ЗРДН Шелудько. Весьма скромно упоминает Самсонов и «некий ЗРДН из соседней части», хотя часть эта целое соединение, которым командовал полковник Савинов. Савинов – это командир 19 корпуса ПВО, в который входила 37-я ЗРБР, и соответственно 5-й ЗРДН, где командиром был подполковник Новиков.

Савинов тоже заявил о том, что это ЗРДН его бригады сбил нарушителя (Владимир Самсонов «Кто сбил Пауэрса» (http://www.airwar.ru/history/locwar/xussr/pauers/pauers.html), но ему обрисовали на карте ситуацию, и получилось, что Новиков обстрелял случайно вошедший в зону поражения Су-9 Ментюкова, который барражировал (???) в небе над Свердловском. Всем известно, что Ментюков не крутился-вертелся там, а на форсаже выходил на потолок U-2.

Теперь можно вновь вспомнить об упоминании в журнале «Техника и вооружение» выше написанной цитаты о неком ЗРДН, от которого Пауэрс ушёл простым плановым поворотом. Пауэрс, как видно с его слов, никаких поворотов не предполагал и держал курс на Кольцово. Если цель была в зоне пуска во время пуска ракет, выйти из зоны поражения она сможет, только приняв экстренные меры, к примеру, уйти на малые высоты, как Айвазян, но U-2 ничего такого не делал, да и не мог сделать по своим тактико-техническим характеристикам. Напомню, что зона поражения зенитного ракетного комплекса (ЗРК) это область пространства вокруг ЗРК, в котором поражение цели происходит с вероятностью не ниже заданной.

Савинов, командир корпуса, в состав которого входил ЗРДН Новикова, вскоре получил генерала, о чём пишет Самсонов (Владимир Самсонов: «Кто сбил Пауэрса»(http://www.airwar.ru/history/locwar/xussr/pauers/pauers.html). Командир корпуса, у которого 4 дивизиона 37-й бригады пропустили нарушителя, при этом обстреляв Cу-9, как утверждает Самсонов, получает генерала!? Как-то сомнительно.

Теперь, рассмотрев всех участников и их возможные действия, можно ситуацию Новикова подставить под Воронова и получается, что Воронов стрелял вдогон, а после этого U-2, получив ракету «сзади», входит в зону поражения другого ЗРДН, где по нему тоже возможно стреляют. Скрыть тот факт, что U-2 был сбит ракетой пущенной вдогон было невозможно, и ещё многие годы всем и всюду «втолковывалось», что ЗРДН у Косулино стрелял вдогон. Но при этом место падения U-2, упавшего, не долетев даже до самого ЗРДН, никак не подтверждает стрельбу по удаляющейся цели.
Самсонов пишет, что Шелудько стрелял тремя ракетами, хотя, фактически, после Новикова Пауэрс вошёл в зону поражения Воронова, где и закончил свой полёт, упав на пашню. Самолету Пауэрса до зоны поражения Шелудько долететь так и не довелось.

Обстрелянный Су-9 из песни тоже не выкинуть, его «повесили» в обмен на лампасы на Савинова. Зачем выдумывать «историю», – просто взять готовые сюжеты и поменять действующих лиц.

Самсонов единственный, кто упомянул «некий ЗРДН из соседней части», пояснив, что тот обстрелял Су-9. (за что Савинова и повысили в генералы). Всё просто и так, как нужно, – все на "своих" местах. Теперь понятно, почему так сложно получилось всё и запутанно. Если поражение цели засчитать Новикову, – тогда как объяснить получасовую «бойню» с расходом 7-ми ракет, сбитым МиГом и погибшем при этом лётчике.

Конечно не Самсонов «составил» такую историю, – были люди повыше его в звании и должностях, и более чем он заинтересованные в "правдоподобности".

Долго, очень долго шел доклад Новикова по инстанциям. Пока он шёл, – в 57-й ЗРБР успели научиться воевать и сбивать. Нет – ЗРДН Новикова никак не вписывался в историю, – более того, – там весь личный состав, начиная с командира и заканчивая хлеборезом, дал подписку, что вообще не стреляли. И даже пороховой ракетный двигатель (ПРД), который отделяется после пуска ракеты, не завозя в технический дивизион, сразу увезли в г.Полевской на Трубный завод, где порезав её на «шихту», сунули в мартеновскую печь. Начальник Копрового Цеха завода Никитюк долго отказывался принимать такую штуковину, документов и указаний никаких не было.

В это конечно трудно поверить, но офицеров и солдат всех ЗРДН до окончания работы комиссии вообще не выпускали из расположения дивизионов. В Косулино обломки U-2, как рассказал Цисарь И.Ф. при личном общении по телефону, охраняли повара, а в Полдневой "следы заметал" старшина.

Сейчас конечно может казаться смешным, но кто служил в те годы, едва ли посмеётся. Уже к вечеру 1 мая все кабины и посты дивизионов, вплоть до люков на ПУ были опечатаны особистами. По воспоминаниям офицеров – участников событий, жили неделю как под домашним арестом.

В ходе данного расследования было прочитано огромное количество статей и заметок, которые были подвержены самому тщательному анализу ветеранами ЗРВ служивших в средине 60-х, начале 70-х годов. Разыскивались люди, которые так или иначе имели какое либо отношение к событию, так, к примеру, в Полевском был найден ныне здравствующий старшина Полдневского ЗРДН – Василий Михайлов. К сожалению, поиски других непосредственных участников оказались запоздалыми. Уже нет в живых даже тех, кто в то время были ещё лейтенантами – Леонид Денисов, Иван Зеленкевич, Василий Дудка, Борис Селин.

Мною была составлена схема расположения всех ЗРДН, которые упоминаются в рассказе; - основные объекты, которые имеют отношение к делу; составлен примерный маршрут Пауэрса. Маршрут построен по показаниям самого Пауэрса, ориентирам, указанным в статьях и рассказах ветеранов, которых в живых остались единицы. Удалось найти подполковника в отставке Олега Амвросенкова. Он был в стартовой батарее на Щелкунском ЗРДН. По схеме были смоделированы все ситуации, которые могли развиваться на каждом из ЗРДН.

В итоге можно с большой долей уверенности заявить, что U-2 был сбит именно ЗРДН подполковника Новикова, который единственный из всех участников стрелял вдогон цели и поразил её сзади, (стрельба и поражение именно вдогон утверждается во всех рассказах). Это было единственное попадание в самолёт Пауэрса. Трёхракетная очередь ЗРДН капитана Шелудько был произведёна в сторону предполагаемого нахождения цели, не более того. Причём, одна из ракет ушла совершенно в другом направлении.

Трёхракетная очередь ЗРДН майора Шугаева была произведена по истребителям МиГ-19 лётчиков Айвазяна и Сафронова, последний из которых был сбит. Ну а ракета ЗРДН Воронова, (как, сам того не желая, подсказывает в своей статье Владимир Самсонов) была выпущена, видимо по Су-9 Ментюкова, оказавшемуся впереди Пауэрса, который к тому времени находился значительно ниже и сзади, и был всеми потерян, пока визуально не увидели падающий U-2 и парашютиста. Су-9 на скорости ушёл от ракеты Воронова, подрыв которой наблюдал в стороне от себя, и так же видел подрыв двух ракет Шелудько впереди. Его не зря предупредили с земли, чтоб немедленно покинул зону. Зону, в которой он оказался раньше, чем Пауэрс, причём на той же высоте, на которой должен был находиться U-2. А Пауэрс тем временем планируя, снижался и был просто потерян всеми в этой неразберихе. Так, планируя, его самолёт и упал на вспаханное поле. Если взять во внимание показания Ментюкова, который утверждает, что он оказался впереди Пауэрса на 8-10 километров, то ракета Новикова примерно в этот момент поразила U-2. И в этот момент, как указывает Ментюков, Пауэрса потеряли. А СУ-9, шедший, одним курсом с U-2 приняли за цель.

Анализируя всё, что написано относительно стрельбы Воронова, очень трудно понять, что на самом деле и как у него происходило, о чём говорят различные трактовки его работы. Цисарь признаётся, что «ПУ в запрете», придумано им, а потом подхвачено остальными. Самсонов тоже пишет о ракетах в запрете, которые никак не увязываются с целью, находившейся на высоте 20700м или около того. Но когда версию «сделали», запретом просто оправдали две не сошедшие ракеты (или не пущенные ракеты, поняли, по кому стреляют), а так как цель была поражена подрывом сзади вдогон, и других попаданий больше не было, Воронову приписали и стрельбу вдогон по удаляющейся цели, которую опровергает место падения самолёта U-2. Он даже не долетел до ЗРДН, об удалении говорить вообще некорректно.

Командование 37-й ЗРБР и 19-го Корпуса ПВО косвенно виновато в том, что их доклад шёл очень долго и не случись этого, может быть история была бы совершенно другой, не пришлось бы ничего придумывать.

Автор данной статьи не имеет желания кого-то очернить, а наоборот просит и призывает задуматься над прошедшим, в первую очередь, что бы история не «придумывалась» и не дописывалась в угоду обстоятельствам.

Краткая справка об участниках событий

Полдневской и Щелкунский ЗРДН входили в 37-ю ЗРБР (командный пункт бригады г. Кыштым) 19-го корпуса ПВО (командный пункт корпуса г. Челябинск)

ЗРДН Косулино, Монетный, Ст. Решёты, Широкая Речка входили в 57-ю ЗРБР (командный пункт бригады г. Берёзовск) 20-го корпуса ПВО (командный пункт корпуса г. Свердловск)

Оба корпуса входили в состав 4-й Отдельной Армии ПВО.

ЗРДН 1 мая командовали:

37-я ЗРБР 19 корпуса ПВО:

п.п-ник Новиков – ЗРДН Полдневая

п.п-ник Любин – ЗРДН Щелкун

57-я ЗРБР 20 корпуса ПВО:

м-р Воронов – ЗРДН Косулино

к-н Шелудько – ЗРДН Монетный

м-р Шугаев – ЗРДН Ст. Решёты

м-р Смирнов – ЗРДН Широкая Речка

После ужасных советских иллюстраций это просто мечта

Фермер в небе

Космическое семейство Стоун